Марго принимала ванну. Когда она оттуда выплыла, с полотенцем на голове, в колышущемся, как хищная медуза, пеньюаре с прозрачными оборками, Клетчаб осведомился:

– Куда дела свою ночную жертву?

– Какую жертву?

Ни намека на нежные чувства, словно и не были они вместе позапрошлой ночью. А чего от нее, оторвы, ждать?

– Ну, этого, шибко умного. Банхета.

– А… Он куда-то ушел по своим делам, – невозмутимо ответила Марго. – Мало ли, какие у кого могут быть дела?

– Как ты с ним время-то провела? – Клетчаб скабрезно подмигнул.

Для человека шальной удачи, тем более для хасетанина, главное – тот особый воровской шик, который отличает собратьев Клетчаба Луджерефа от тупаков. Пусть он позавчера утром выполз из «Жемчужного грота» истерзанный, как отслужившая свой срок мочалка, – это дело прошлое, а сейчас можно позубоскалить над тем, кому не повезло после тебя.

– Да ничего, – на грубоватом лице Марго появилось томное мечтательное выражение. – Очень даже ничего… Он меня оттрахал. Не я его, а он меня! Наконец-то попался мужик, с которым можно почувствовать себя настоящей женщиной. Охренительная была ночь…

– Кому ты поешь, подруга? – презрительно усмехнулся Луджереф. – Спой эти сказки моей престарелой тете, она, может быть, поверит, а я не тупак, чтобы ты засоряла мне уши своей брехней.

С достоинством ответил. Отбрил ее, оторву. Для пущего эффекта, чтобы поставить точку, еще и сплюнул с недоступным для тупаков хасетанским шиком на разбитый плитчатый пол. Ясно же, что Марго сказала это специально, чтобы его позлить, только у нее бабьего ума не хватило сочинить что-нибудь понатуральней.

Банхет ближе к вечеру нашелся, живой и невредимый. Оказалось, ему на днях уезжать – заказчик, оплативший командировку, требует его обратно в Венбу. Видно, этот любитель древностей не совсем тупак и не хочет, чтобы Банхет за его счет таскался по девкам в южном приморском городе. Со сделкой следовало поторопиться.

Сделка состоялась в захламленном полуподвальчике, якобы в лавке старьевщика, в одном из портовых закоулков. Вокруг пакгаузы, конторы, заброшенные склады, свалки, населенные странными созданиями трущобы, все это хаотично лепится вокруг порта, и найти здесь тот самый переулок и ту самую дверь – дохлый номер для приезжего человека. Даже не всякий хасетанин сориентируется.

В так называемой лавке пахло плесенью. В полумраке не рассмотришь как следует предметы, разложенные на кособоком стеллаже возле отсыревшей стены (будто бы товар, а на самом деле – бутафория, дребедень с помойки), зато стол стоит прямо под окошком, откуда льется солнечный свет, и большая старинная шкатулка эффектно освещена.

Клетчаб откинул крышку. Внутри – полтора десятка «тафларибу», каждая фигурка завернута в папиросную бумагу. Банхет начал их разворачивать и рассматривать, близко поднося к глазам.

– Ну что, берете? – спросил Луджереф, когда тот убедился, что все «тафларибу» подлинные.

– Да, конечно, беру, – простодушно подтвердил Банхет. – Сколько они стоят?

– Все вместе – двести «лодочек». Двести тысяч рикелей.

Этот простофиля ссылался на то, что заказчик положил ему на счет всего сто пятьдесят тысяч. В конце концов Клетчаб сорок «лодочек» уступил. Банхет сказал, что ему тогда придется доплатить десять тысяч из своих собственных сбережений и из денег на дорогу, а потом он даст заказчику телеграмму, чтобы тот возместил нужную сумму. На том и сошлись.

– Только вы должны заплатить наличными, – предупредил Клатчаб. – В этой лавке такие правила. Иначе сделка не состоится.

Машина, чтобы съездить в банк, ждала в соседнем закоулке. И по дороге туда, и по дороге обратно шофер, свой парень, нарочно петлял, как велел Клетчаб.

Перед тем как отдать деньги, Банхет еще раз открыл шкатулку и осмотрел каждую фигурку. Наконец закрыл крышку. Луджереф пересчитал кредитки – все правильно, без обмана – и коротенько закашлялся.

Это был условный знак. Черла, малолетняя воровка, дожидавшаяся в соседней комнате, открыла клетку и выпустила прыгунцов. А старик Жикарчи, алкаш из здешних трущоб, изображавший хозяина лавки, в это время стоял у стеллажа и делал вид, что перебирает товар. При этом он чуть слышно поскрипывал маленькой трещоткой – звук точь-в-точь, какой издают снулябии, на которых прыгунцы охотятся.

В комнату хлынул поток резво подскакивающих кожистых мячиков. Ну, пусть не поток, всего-то дюжина, однако неразберихи они наделали, словно их была сотня.

– Куда, куда!.. – замахал руками Жикарчи. – Вот напасть, опять они… Кыш отсюда!..

Суетясь, он налетел на Банхета, оттолкнул его, а Клетчабу хватило секунды, чтобы подменить шкатулку на другую точно такую же, до поры спрятанную в грязном ящике под столом. Ловкость рук, господа!

В парной шкатулке тоже лежало пятнадцать завернутых в папиросную бумагу фигурок, но это были дешевые сувениры.

– Никак их не изведу! – плаксиво пожаловался Жикарчи. – Как завелись у меня в подвале, так спасения от них нету. Идите, господа хорошие, сами видите, что творится…

Банхет, словно в чем-то засомневавшись, откинул крышку, убедился, что все осталось, «как было», и снова закрыл. Клетчаб вывел его наружу и посадил в машину.

Когда автомобиль скрылся за углом, они с Жикарчи поскорее сняли вывеску «Вещи из вторых рук» – ее нашли на свалке, немного почистили и сегодня утром приколотили над дверью. Клетчаб расплатился с подельниками, потом отвез настоящие «тафларибу» Вандерефу, престарелому хасетанскому авторитету, у которого одалживал их под залог. С ним тоже по-честному расплатился. У своих он не воровал, да к тому же обмануть Вандерефа – оно выйдет себе дороже.

Его собственная доля составила около ста двадцати «лодочек». Недурно нажился. Еще раз пересчитав деньги, Клетчаб отправился кутить. Так полагалось, он привык соблюдать неписаные законы людей шальной удачи.

Это был, считай, последний безоблачный день в его жизни.

Гулял он с Оллойн. Сначала в «Морском быке», потом в «Амраиде», потом в «Серебряном неводе».

Именно там, в «Неводе», ему и попалась на глаза крутая компания охотников: Гаверчи, Марго и еще двое, все в кожаных костюмах, усеянных заклепками, на запястьях шипастые браслеты, на бедрах ножи, на поясе у каждого по паре стволов. Если не знать, что это представители уважаемой профессии, живой заслон между людьми и нечистью, можно испугаться.

Клетчаб в первый раз видел Марго в полевой экипировке. Она почти ничем не отличалась от своих коллег-мужчин. Короткие обесцвеченные волосы стянуты в хвостик на затылке, лицо темное, жесткое, только накрашенные губы выделяются алой полоской. Ну, и еще ее знаменитая грудь выпирает (единственное, что в ней есть хорошего), а в остальном – ничего женственного.

Охотники прохаживались между столиков, оглядывая публику. Явной угрозы вроде не было, но от их внимательных настороженных взглядов становилось не по себе. Когда они, наконец, убрались, Оллойн негромко спросила: