Глава 9

— Пожалел вас, изменников новугородских, государь наш Иван Васильевич шесть лет тому назад… Ничего, сейчас с войском большим пойдем, и все ваши «вольности» похерим, а вечевой колокол свезем — вот окаянство удумали, мужики, смерды… Вроде бояр знатных глас имеют… А кто ниц не падет — головы лишится… Всех перебьем… И град окаянный сожжем…

Боярин задыхался — он умирал, крови много потерял, да и организм явно быстро сдал от жизненных перипетий и прочих излишеств. Допрашивать с пристрастием не пришлось — пленник говорил охотно, с нескрываемой злобой глядя на «новгородцев», за каковых он их принял. Угрозы рассыпал щедро, лютыми казнями постоянно пугал, по типу «стой, и убьем». Прямо «браток» конкретный, «распальцовщик» из их времени.

Видимо, года идут, а психология людская не меняется, тем более с извечным московским изречением — «я начальник — ты дурак, ты начальник, то я дурак». И судя по всему — здесь корни произрастать начали, как только самодержец первый появился, а все его холопами стали.

— Зря ты на казну польстился, боярин, — усмехнулся Андрей Владимирович. — Там ведь серебришка совсем немного, самая малость.

— Ой, не лги мне, дьяк. Знаемо, что три добрых сундука везете, ведь всю казну выгребли в Торжке. На две тысячи рублей деньгами новугородскими. Верни серебро государю нашему, покайся — он тебя и простит — казни милосердной всех вас предаст, ослушников… Отыщем ведь — поместья за ваши головы обещаны… И награда щедрая… А серебро всем нужно…

Окровавленная слюна потекла по бороде, боярин предсмертно захрипел и вскоре замолк, на этот раз навсегда — глаза начали стекленеть, пленкой поддергиваться. По телу прошла короткая предсмертная судорога — дернул ногами и затих, вытянулся. Подвел финальную черту своей жизни, сожалея об упущенной выгоде — что с людьми алчность делает, даже в такой момент о богатстве думают.

— А много это две тысячи рублей местными деньгами?

Как-то странновато спросил «Сотник», без интереса нарочитого — в голосе не проявилась обычная алчность. Или не показал ее, либо наоборот, всегда притворялся, что он такой же, как и все представители, их тамошней власти, стал — вороватой, наглой и беспринципной. А ведь десять лет тому назад все идейными представлялись, с партбилетами в кармане, и какие проникновенные речи на съездах «толкали» — слеза прошибала от «честности».

— Сотня денег новгородских, монетка такая, с нашу копейку нынешнюю, или двести московских — они вполовину меньше по весу. Рубль счетная единица, двести грамм серебра примерно, полфунта русского по общему весу. Деньги немалые по нынешним временам — три рубля стоимость двора в городе, а пятнадцать тысяч Новгород заплатил контрибуции после поражения на реке Шелони. Интересно, на что должны были пойти эти две тысячи рублей, которые так ищут москвичи, что готовы пойти на любые жертвы⁈ И тут, близь Торжка такие деньжища невероятные.

— Выходит четыре центнера серебра, четыреста килограмм, двадцать пять пудов, по два на каждого из нас, — покачал головой полковник, и неожиданно подытожил. — Слишком большие деньги, чтобы их спокойно прибрать к нашим ручонкам. Искать будут — обязательно найдут, не деньги, так нас, и убьют, вернее под пытками умучают.

— Перспектива не вдохновляет, — Андрей Владимирович хмыкнул, ситуация складывалась сквернейшая. И он ее озвучил, видя, как на нем скрестились заинтригованные взгляды одноклубников.

— Сейчас идет 1477 год от Рождества Христова. Начало мая, по нашему счету. Великий князь московский полки собирает, чтобы Новгород окончательно под свою руку взять. В начале осени выступит, и результатом станет увеличение территории его державы в пять раз.

— А чего он на Новгород так обиделся — из-за Борецких? Читал я, что те измену учинили, с Литвой списались.

— Шесть лет тому назад это было, да предательством тут не пахнет — новгородцы союзника искали, чтобы выстоять. А на побежденных, сами знаете, всех собак навешать можно. Настоящая причина кроется в серебре — новгородцы богатели на торговле, и денежный ручеек от них и течет. А еще так называемые «вольности новгородские» — сами ведь слышали, как о них померший боярин отзывался. В Москве сейчас вовсю идет установление самодержавия и ликвидация феодальной вольницы, и хотя в Новгороде давно олигархия правит, но чисто формально остается «вечевая демократия». А сие есть прямой подрыв устанавливаемой единоличной власти. Так что через полгода вечевой колокол увезут, а кое-кого голов лишат.

— А чего они из поражения на Шелони выводов не сделали⁈ Это же идиотами надо быть — ведь ослабевшего всегда добивают. Такова логика любой политической борьбы.

— Ты это, Петрович, нашей «семибанкирщине» скажи. Плевать они хотели на интересы народа, им свои капиталы приумножать нужно. А народ сражаться за это не захотел — Иван III умно сработал, свою пропаганду умело повел, заявил, что покарает олигархов. Потому и перетянул на свою сторону низы новгородские, не всех, но многих. И главное — воля к сопротивлению резко ослабевает, когда хлеба нет. А подвоз зерна из Москвы уже перекрыт, так что голодные бунты на новгородских землях скоро начнутся, и Ивана как избавителя встретят. Потом дойдет до умишка, что оплошали, да поздно будет — «Москва есть Третий Рим», а торговля с Ганзой от лукавого. И начнет хиреть «Господин Великий Новгород» без ремесел и торговли, пока к началу двадцатого века население станет на уровне заштатного городка. Совсем как в будущем конкурентов давят. Только здесь все через кровь пойдет — Иван Грозный с опричниками горожан истреблять начнет через девяносто лет. Старинная вражда, тут ничего не попишешь.

— А мы тут с какого бока? Чего на нас взъелись?

— За кафтанцы наши малиновые, «новорусские». Новгород, судя о деньгах, решил хлеб у тверского князя закупить, а в Москве о том узнали. Вот и отправили во все стороны отряды, на один из которых мы и нарвались. И решив защищаться, нажили себе врага лютого и злопамятного — первого государя Всея Руси Ивана свет Васильевича, будущего правда, через семь лет себя таковым объявит вполне официально, как только последнего конкурента устранит — великого князя Тверского Михаила Борисовича. Вятскую «республику» можно в расчет не принимать, та еще вольница, вроде новгородских ушкуйников, только речным пиратством занимаются. Они и псковичи от Новгорода откололись — и враждебно к нему относятся. Как любая колония к собственной метрополии.

— Надо же — не знал о том…

— Так в учебниках о многом не