Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже он нас любить не будет, подумала я, и не сможет нас спасти. Он означало: Паоло Черрути, преподаватель инженерии программного обеспечения. Это в те времена, когда словосочетание «программное обеспечение» большинству еще ни о чем не говорило.
Мы были слишком счастливы втроем под одним пуховым одеялом в воскресенье, до самого обеда, когда мама прижимала нас к себе, точно маленьких. Опустошая пакеты с попкорном, забрасывая постель крошками, глядя по шесть часов подряд MTV. Счастливы как-то неправильно: никто не предположил бы этого в такой ущербной, проблемной семье. Но теперь, зная, куда нас все это завело, я хочу подчеркнуть, что наше счастье было самое настоящее, не показное. И потому я, сидя на заднем сиденье, сходила с ума от отчаяния, предчувствуя, что нечто смутное и искрящееся, связывавшее нас до сих пор, исчезнет, едва мы приедем в Т.
А потом в Генуе нас поразило море.
Голубой полумесяц на выезде из туннеля.
Море распахнулось навстречу, заполонило все до самого горизонта. Мы пролетели по мосту, которого ныне не существует, в дурмане, в провонявшей гашишем одежде, под Blink-182 в магнитоле, совершенно выпав из реальности. Но море все-таки заставило нас улыбнуться.
Остаток пути мы с Никколо проспали, не волнуясь о том, чем все кончится. Доедем мы или убьемся по дороге, значения не имело.
4
Комната с портретами
В понедельник тринадцатого ноября после школы небо было прозрачно-синее, словно летом. «Лето увяданья и смерти лето», как у Пасколи[5]: закутанные в пальто прохожие, узоры из оголенных ветвей. Но когда я свернула на виа Леччи, где еще ни разу не бывала, солнце стояло высоко и воздух был совсем теплый.
Жилой квартал, тихая тупиковая улица, два ряда белых типовых коттеджей сверкают в послеполуденном солнце. Я заскользила на холостом ходу, притормозила, разбирая номера на совершенно одинаковых калитках. Нашла номер семнадцать, припарковалась у живой изгороди, за которой виднелись небольшой сад и гараж. И растерялась: я воображала, будто Беатриче живет на пышной вилле, а не в типовом двухэтажном доме.
Я выключила зажигание. Меня окутала тишина, царящая среди этих новостроек, многие из которых еще пустовали. Вокруг не было ничего, кроме холмов. Я сняла шлем. С легким сердцебиением приблизилась к домофону. «Адвокат Риккардо Россетти» – гласила табличка. Я позвонила, калитка открылась. Я пошла по дорожке и как можно деликатней постучалась в закрытую дверь.
Семью Беатриче я до этого видела только раз, когда они все вместе сидели за большим столом в дорогом ресторане. И тогда они мне показались… ну, вроде семьи Клинтонов. Я вспомнила их элегантные наряды и отполированный до зеркального блеска черный автомобиль, в который они потом сели. Мне все не открывали, и я уже подумала постучать еще раз, погромче, но тут дверь распахнула женщина с тряпкой в руке. Я вошла.
И очутилась в эпицентре скандала.
Ни прихожей, ни коридора, ни пространства под лестницей, где можно было бы спрятаться. Только зашел – и ты уже на сцене: в просторной гостиной, заполненной картинами, коврами, подушками. Я сразу напряглась, чувствуя себя каким-то экспонатом. И зря, потому что никто на меня внимания не обратил.
Мать Беатриче рвала и метала. Я, замерев, разглядывала ее. Одежда, прическа, макияж как у ведущей новостей на телевидении. Невозможно встретить такую женщину в реальности. Килограмм золота, пудры, туши и лака для ногтей; тело явно выковано диетами и фитнесом. Она не переставая кричала на дочь:
– Я задала тебе вопрос! Отвечай! Ты взяла перекись? Взяла? Ты понимаешь, что ты их сожгла? Что теперь придется все состричь под ноль? Боже, что за цвет! Почему ты всегда меня разочаровываешь, почему?
Я различила Беа – в углу, в дверном проеме, – она прислонилась к косяку. На плечах полиэтиленовая накидка, волосы в пятнах краски (то ли фуксия, то ли оранжевый, не разобрать), которая течет на лоб, на джинсы, на все кругом.
– Теперь придется звонить Энцо, умолять найти окошко для нас сегодня вечером. Потому что ты в таком виде никуда не пойдешь. Смотреть на тебя не могу!
Она наклонилась, нашаривая телефон среди журналов, ожерелий и кучи других предметов, разбросанных на большом стеклянном столе. Рядом развалилась на диване старшая сестра Беатриче, Костанца, улыбавшаяся с довольным и несколько коварным видом. Черная водолазка, черные легинсы, блондинистый шиньон на макушке; на коленях – раскрытый учебник по химии.
– Мама, оставь ее, она безнадежна, – сказала она и повернулась к Беа: – От тебя реально тошнит. – На ее лице отразилось удовлетворение.
Там же, на диване, их двенадцатилетний брат Людовико, не отрывая взгляда от телевизора, сосредоточенно расстреливал из автомата полчища зомби. Никто, кроме домработницы, которая протирала окна и то и дело на меня поглядывала, не поздоровался и не заинтересовался моим приходом.
Когда Беатриче посмотрела на меня, ее глаза были полны слез. Она поманила меня к себе, и я, набравшись смелости, пошла через гостиную. Ее сестра наконец удостоила меня взглядом, настолько недвусмысленным, что я могла легко перевести его в слова: «Что за пугало ты к нам домой притащила, Беатриче?» Мать, стоявшая у телефона, скользнула по моей фигуре рассеянным взглядом. Набрала номер и, барабаня ногтями по столу, стала умолять своего доверенного парикмахера Энцо спасти то, что еще можно, сегодня же вечером, ибо ситуация сложилась отчаянная, катастрофическая. Я отметила, что глаза у нее не зеленые, как у Беа, а темные, обычные, как у других ее детей. Она жестикулировала, сверкая красным лаком на ногтях сантиметра в три длиной; с такими ногтями и делать ничего невозможно, кроме как телефонную трубку держать. Интересно, где можно работать, имея такие руки? – спросила я себя. Точно не на фабрике, как моя мама. Жаль, что ярость так исказила ее лицо: женщина она очень красивая. Я не могла понять, почему она сердится из-за чужих волос.
– Здравствуйте, – прошептала я, когда она положила трубку.
– Это Элиза, которая из Биеллы, – представила меня Беатриче. – Мы будем уроки делать.
– Только до четырех, потом мы уходим. – Мать перевела взгляд с меня на дочь: – Как тебе только в голову пришло такое перед кастингом? Ты просто чудовище!
Беатриче взяла меня за