ружьями на плечах, шапки малиновые залихватски на бок сдвинуты, песню голосят. За последней парой воинов две лошади целую пушку везут. Знатно расщедрился стрелецкий голова. Повозки и телеги с их дороги прочь уходят. Люди сразу же шапки снимают с голов и кланяться начинают. Не иначе думаю, какой знатный боярин едет к себе домой.

Скуратов, восседая на жеребце, лишь в бороду посмеивается и по сторонам важно посматривает. Мол, прочь, чернь, с дороги. Большой человек едет, не чета вам.

В душе же довольство, что все задуманное исполнил: и стрелецкий отряд выпросил, и про поместье Кобылиных договорился. Хорошо, получалось. Во всех его начинаниях Господь благоволит. Значит, особый он, Федор Скуратов, человек, Божьей милостью осененный. По правде поступает.

Мыслью уже начал планы на новую землицу строить. На следующий год еще одно поле прикажет распахать, чтобы все его рожью засеять. Рожь ведь всегда в цене. Ее потом монастырю продаст. С местным игуменом уже договорился. Тот все возьмет по хорошей цене. А не возьмет, заезжим торговцам продаст. Лесок, что у Кобылиных под боком, пожалуй, не будет трогать. Больно уж для охоты он хороший. Запретит крестьянами туда нос казать. Сам будет там зверя промышлять. Может даже кто-нибудь из дорогих гостей пожелает там поохотиться.

— Господине, сказать хотел, — тут, нарушая всю идиллию, к нему наклонился полусотник и негромко произнес. — У нас ведь порохового зелья кот наплакал. Ведь, уже полгода денег на зелье казна не платит. Почитай, и стрелять-то нечем, — он выразительно потряс здоровенным ружьем, притороченным к седлу. — Может, у тебя разживемся? Совсем немного нужно зелья. По четверть фунта на брата. Тогда так лиходеев шуганем, что по всей округе слышно будет. Только, чтобы хорошее зелье было, не отсыревшее…

Скривившийся Скуратов нехотя кивнул. Мол, даст немного. Было у него три или четыре бочонка с отличным французским порохом припрятано на «черный» день. Видимо, придется немного этим голодранцам дать.

— Вот же, голова, брехун… Похвалялся, что отряд даст со всеми припасами, — забурчал недовольно Скуратов, негромко, правда. Кто знает, вдруг, полусотник донесет кому-нибудь про его речи. Плохое тогда случится может. — Нужно с этим потолковать. Пару рубликов ему кинуть, чтобы рот за замке держал и лишний раз не разевал. Ничего… Дома прикажу баньку истопить, стол накрыть, да Дуньку-дуру ему подложить в постель. Как шелковый станет…

Скуратов искоса посмотрел на полусотника, который уже отъехал чуть в сторону и о чем-то разговаривал со своими людьми. Вроде, человек, как человек. Можно, значит, с ним договориться…

[1] Индейское царство — так, как правило, называлась Индия в России до Петра Великого.

[2] Поминок — подарок, в данном контексте взятка.

6. Поворот

К борьбе с Воротынским Дмитрий, чего греха таить, подошёл по всем правилам современного военного искусства со всем его богатым багажом грязных и просто отвратительных технологий. Страх в его руках превратился в искусный инструмент такой силы, до который было далеко и ружьям и пушкам вместе взятым.

В течении недели он вместе с Михайлов, своим холопом, парализовали жизнь почти целой округи, площадью в уезд и населением под три тысячи человек. Жителей местных сел так запугали своими выходками, что те даже по дорогам ездить перестали. Между сёлами, если и ездили обозы, то по два или три десятка повозок с кучей вооруженного народа. Помещики, особенно мелкие, вообще, старались не вылазить из своих усадеб, спрятавшись за частоколом и паля из ружей на каждый подозрительный шум.

— … Ты, Михайла, побольше болотных гнилушек на свой маскхалат сыпь, чтобы ночью все на тебе огнями сверкало. Знаешь, как в темноте страшно, когда из леса на тебя черная в огнях образина смотрит. В портки быстро наложишь, — учил Дмитрий напарника перед очередным псевдонападением на одно из сел. На маскировочный халат из рыболовной сети и всякого тряпья щедро сыпал блестевшие в темноте гнилушек для эффекта. Обязательно крепили рожки на шапках, от которых люди, особенно подвыпившие, сразу замертво падали. — Это у тебя больно большие рога получаются. Ты теперь олень, Михайла! Ха-ха-ха! — громко заржал над понятной только ему шуткой. Недоумевающему же холопу сказал, чтобы тот поменьше рожки сделал. — Чуть ножом подрежь… И еще, лицо не забудь грязью измазать, чтобы оно темным было и ночью не отсвечивало.

После первых вылазок — ночью и днем — Михайла, как-то быстро втянулся. Если сначала относился ко всему этого с опаской и настороженностью, то теперь просто исходил энтузиазмом. Правда, все его порывы, в конечном, итоге сводились к одному — к изъятию у сельчан или торговцев алкоголя всего и в любом виде.

— Ну, господине, целую же повозку бочонков везут. Смотри, одни монахи только. Таких соплей перешибить можно, — канючил он за плечом Дмитрия, когда они сидели в засаде у торгового тракта и увидели первый монастырский обоз. По весенней грязи лошади-доходяги с трудом тащили шесть повозок, в одной из которых, действительно, виднелись небольшие бочки. — Шагнем их, как следует. Апосля же вон ту повозку в лес умыкнем. Там же медовуха или брага, всем своим нутром чую, — холоп все порывался вскочить на ноги из их неглубокого окопчика и броситься на обозников. — Ухнем пару раз, саблями свистнем, они сразу все побросают.

Дмитрию пришлось его ногой пнуть за излишнюю резвость. Не хватало еще днем разбойничать. Под вечер еще куда ни шло.

— Ты, дубина стоеросовая, на небо посмотри. Солнце еще стоит. Тут все видно, как на ладони. Вмиг опознают, — прошипел парень на него. — Сиди и не отсвечивая. Запоминая лучше, кто, куда и чего везет. На будущее пригодится… Кстати, напомни-ка, чего мы там за седьмицу «нахомячили»?

Обиженное лицо Михайлы тут же просветлело. Еще бы не радоваться. В лесном схроне у них столько было товару свалено, что челюсть могла отпасть от удивления. Только пальцы загибая, когда считать начнешь.

— … Так, Митрий Ляксандрыч, много, всего и не счесть. Одних отрезов с тканью только пяток штук взяли, — довольно проговорил холоп, наконец, отрывая взгляд от вожделенного обоза. — Копченной дичины почти целый воз. Две бочки соленых грибов. Столько же большущих осетров. Вот такенные были, — как заправский рыбак, Михайла начал руками показывать размер каждой рыбины. Учитывая, что детина он был немаленький, рыбины тоже получались просто чудовищными. Где-то за полтора метра смело выходило[1]. — Зерна взяли десяток мешков по три пуда каждый. Маслица и меда по восемь ведер…

Дмитрий же, то и дело косясь на торговый тракт, мысленно потирал руки. Пока все шло по его плану. Пугая жителей местной округи, он