Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И музыка гремит, не умолкая…
Брильянтами сверкай, страна святая,
Чтоб язвы скрыть под яркой мишурой!
. . . . . . . . . . . . . . .
Но, боже мой, каким-то гулом странным
Встревожен слух! Откуда этот гром?
Земля дрожит, вздувается бугром,
Как море, вздыбленное ураганом.
В пустых, холодных, темных небесах
Отчаянье спешит найти опору.
Безумья ветер завывает, гору
Грехов низвергнув. Рушится в слезах.
Прогнивший мир… Но ярость-то какая!
Какой буран! Во мгле глаза горят —
Как зверь, бросается на брата брат.
Вновь жаждет крови борозда сухая.
И женщин дух безумья обуял:
Они детей своих в остервененье
К убийству подстрекают. Наводненье.
Плотины рушит ненависти вал!
Седой король в смятенье. Кто тревожит
Его покой? Кто трон его потряс?
. . . . . . . . . . . . . . .
Но знамения времени не может
Понять он даже в этот грозный час.
1907
СЛОВО
Волшебна сила слова! Грезы трепет
Оно преображает в сущий мир,
Вчера — в сегодня, вечный образ лепит
Из тени, ускользающей в эфир.
Оно из гроба мертвых может кликнуть,
Оно — источник власти. В миг любой.
Куда захочешь, можешь ты проникнуть,
Сто жизней пережив в своей одной.
Оно тебя коснется лишь — пылинки
В водовороте вечности, — и ты
Взираешь свысока на поединки
Миров, познав тщету их суеты.
Оно к любви или к вражде взывает.
Жизнь утверждает или смерть несет.
Оно народами повелевает,
Когда — погубит, а когда — спасет.
*
Вы, облаченные священным саном
Жрецов великой силы, чьи сердца
Прибоем потрясают непрестанным
Глухая боль, и думы без конца,
И выстраданные народом муки, —
Не отдавайте дар своей души
В нечистые, кощунственные руки!
Как таинство причастия в тиши
Святого алтаря, — в благоговенье
Готовьте слово, освящайте стих,
Чтоб тысячи сердец слилось биенье,
Чтоб голос ваш в столетьях не затих!
1907
СПРАВЕДЛИВОСТЬ
В Путне[2] древняя обитель в солнечных лучах сияет,
Колокольный звон широко ей осанну возглашает,
Чтоб воскресла предков вера из могилы величавой:
«Щедры были властелины, именам нетленным — слава!
Их не съесть червям могильным, живы добрые дела,
Властелины были щедры», — все поют колокола.
Слышит звон Штефан Великий (тяжкий меч в его деснице),
Проникают славословья под гранитный свод гробницы,
Но томят обиды сердце благородного героя,
Громким голосом из гроба говорит он про былое:
«Я владыкой был Молдовы, защищал свой край родной,
Я любил луга и рощи, воду рек считал святой…
Кто ж их все оберегает бескорыстною заботой,
Кто страну обогащает неустанною работой?
Кто же он, не знавший славы, но отважнейший воитель?
Есть один. Он — самый добрый, самый щедрый повелитель.
То — бедняк. Он дал Молдове стены, храмы, царский дом;
Все, чем родина гордится, создано его трудом.
В жизни мирной и сраженьях был он верным и могучим.
А когда, победой счастлив, приношеньем самым лучшим
Я хотел увековечить наши подвиги и славу, —
Золото, алмазы, жемчуг он принес ко мне в Сучаву.
В дни же мира он на нивах, увлажненных ливнем слез,
Вырастил своей любовью купы драгоценных роз».
Он умолк. Штефана имя пусть и нас хранит от зла.
«Щедр бедняк!» — ликуя, в Путне все поют колокола.
1908
ПРОСЛАВЛЕН СТИХ…
Когда ни слов, ни мысли, — одно спасенье стих.
Тяни же нитку строчек, разматывая их;
И вот клубок словесный распутан и размотан,
Широкой, звонкой песней он тянется, растет он, —
О, этот стих, как чудо, рожден из ничего,
И не затем он создан, чтоб поняли его.
Когда ни слов, ни мысли, — одно спасенье стих.
Гремят ступеньки-стопы под грузом фраз пустых.
И как младенец, критик с торжественною миной
Спит, убаюкан рифмой, в пустотах зрит глубины.
Прославлен стих неясный — мираж, паренье, взлет,
В бессмертье, словно пропуск, он даст свободный вход.
Слогов чередованье немного измени,
Чтоб не напоминали знакомых слов они.
Переверни всю фразу ты вопреки науке,
Чтоб мудрыми казались бессмысленные звуки, —
Так тесную каморку в большой просторный зал
Искусно превращает обманчивость зеркал.
Долой же смысл!.. Иначе раскроется секрет,
Тогда любой узнает, что думает поэт.
Ведь все, что непонятно, — значительней намного,
Предстанет бог явленный — и нет величья бога.
Меняй размер почаще и слог меняй притом,
Чтоб твой язык казался не нашим языком.
А главное — заглавье должно туманным быть,
Немного замогильным, чтоб сразу поразить,
Должно звучать фанфарой, должно сигналом взвиться:
«Жизнь в сумасшедшем доме», «Душа в огне», «В гробнице»,
Или: «Цветок кровавый», — победа за тобой!
А связи с содержаньем не нужно никакой.
Мистический эпиграф пусть разгоняет мрак
Над первою строкою, как над водой маяк.
И пусть под ним резвятся, как волны в белой пене,
Изысканные слоги в азарте псалмопений.
А если кто захочет добиться смысла, тот
Пускай стихотворенье навыворот прочтет.
Недолговечный плевел ты создал или слово
Для пленума ученых в твоем мозгу готово,
Поспешно излагаешь ты мысли или нет, —
В любой словесной пляске не забывай, поэт:
Слова, чем легковесней, тем меньше проку в них,
И человек подобен словам в делах своих.
1910