– Твоя дочь истошно вопит наверху.

– Что?! – Он вскакивает на ноги. – Да нет, не кричит.

Я вскидываю голову и прислушиваюсь. Все верно, она затихла.

– Ну а секунду назад кричала.

Я бросаю на него сердитый взгляд, выбегаю из комнаты и спешу наверх, моля Бога о том, чтобы с Дейзи все было в порядке, и сожалея о том, что пошла на встречу. Вхожу в темную спальню и заглядываю в колыбель, собираясь взять дочь на руки.

Но колыбель пуста. Дейзи там нет.

– Доминик! – ору я. – Доминик, быстро сюда!

– В чем дело? – Он включает свет и озадаченно смотрит на меня.

– Где Дейзи? – спрашиваю. Я на грани паники. – Почему она не в колыбели? – Вижу, что окно нашей спальни открыто, и вдруг вспоминаю о примятых цветах на клумбе. Холодею от страха.

– Все в порядке, Кирсти. – Приложив палец к губам, он ведет меня в детскую. Мы подходим к кроватке. Наша доченька лежит на спине и спит глубоким сном.

Я ошеломленно смотрю на нее, и на меня накатывает облегчение. Трясущимися руками я глажу ее по головке. Мне все не верится, что она дома. Что она цела и невредима. Что мои страхи беспочвенны.

– Я переместил ее обратно в детскую, – тихо объясняет Доминик. – Решил, что так будет лучше.

– На минуту мне показалось, что… я подумала…

– Прости, – шепчет он. – Надо было предупредить тебя. Не сообразил.

– Все в порядке. – Я прижимаю пальцы к вискам и делаю несколько глубоких, успокаивающих вздохов. – Но я слышала ее плач. Когда была у дома. Она так громко кричала. Я подумала, что она голодна.

– С ней все хорошо, – говорит Доминик. – Она просто золото. За весь вечер ни одной слезинки. – Он обнимает меня и прижимает к груди. – Прости, Кирст. Представляю, что ты вообразила, когда увидела пустую колыбель.

– Ты не виноват, – говорю я. – Извини, что сорвалась.

– Все в порядке, не переживай.

Отстраняюсь и смотрю на него, пытаясь прочитать по его лицу, но в полумраке не могу разглядеть черты.

– Если кричала не Дейзи, то кто тогда?

– Наверное, лисы, – предполагает Дом.

– При чем тут лисы? Я могу отличить детские крики от лисьих.

Доминик вздыхает.

– Главное, что Дейзи цела и невредима.

– Да, – соглашаюсь я, – да, ты прав. Она цела и невредима. Она дома. Но есть кое-что странное.

– Странное?

– Кто-то потоптал цветы в нашем саду.

– Ты это о чем? – хмурится Дом.

Я веду его вниз.

– Кирсти?

Я открываю входную дверь и направляюсь к порушенной клумбе. Доминик идет за мной. Указываю на месиво из листьев, лепестков и земли. В воздухе ощущается тяжелый цветочный запах.

– Кто это сделал? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

– Вот так все было, когда я вернулась домой.

– Наверное, дети, – говорит он. – Вот чертенята.

– Похоже, это сделали намеренно. – Я обхватываю себя руками. – Зачем детям топтать цветы и творить такое безобразие?

– Может, это кто-то из твоих учеников? – спрашивает Доминик. – Может, ты кому-то занизила оценку или еще что-то и они решили отомстить тебе?

Я ежусь, и Доминик обнимает меня за плечи.

– Пошли, – говорит он, – давай пройдем в дом. Кто бы это ни сделал, он идиот, но я сомневаюсь, что он вернется.

Позволяю отвести себя в дом. Я встревожена историей с клумбой, а еще меня, словно призрак, преследует тот детский крик, что я услышала по возвращении домой. Может, слуховые галлюцинации? А вдруг это действительно были лисы, как сказал Доминик? Нет. Точно не лисы. Может, поблизости все же есть маленький ребенок? Но наш «анклав» расположен изолированно. И на нашей улице маленьких детей нет. Все эти мысли кружат у меня в голове, пока я проверяю, хорошо ли заперта входная дверь. Я не хочу снова переживать из-за этого. Неожиданно я ощущаю дикую усталость. Главное для меня, что с Дейзи все в порядке. Она наверху, спит в своей кроватке, и ночью я не отойду от нее ни на шаг. Хотя я знаю, что она в безопасности, меня не покидает назойливое подозрение, что кто-то все же задумал похитить ее. И еще в голове все прочнее укореняется мысль, что я схожу с ума.

Я беру Дейзи к себе в кровать. Она голодна, и ей нравится лежать у меня на руках. Пока она сосет грудь, она пальчиками водит по моему лицу. Владевшая мною паника постепенно рассеивается. Нет, сегодня ни под каким видом Дейзи не будет спать в детской, и Доминику даже не стоит пытаться переубедить меня. Он входит в спальню.

– Доминик, извини меня за этот переполох. За то, что налетела на тебя, когда мне показалось, что Дейзи плачет.

– Не переживай, все нормально.

– Не нормально. Я запаниковала. Вчерашняя история с радионяней, она выбила меня из колеи. Я превратилась в комок нервов.

– Забудь. – Он качает головой и улыбается мне.

– Извини, – повторяю я.

– Ты просто переволновалась, вот и все. Давай спать. Утром все будет выглядеть иначе. – Он зевает и чешет затылок.

– Даже не знаю, смогу ли я заснуть.

– Послушай, главное – что все в порядке. Ты в порядке, я в порядке, Дейзи в порядке, так что просто забудь обо всем, ладно?

– Ладно.

Ничего не ладно. Все наперекосяк.

Докормив Дейзи, я, ласково разговаривая с ней и осыпая поцелуями ее плечи и щечки, меняю подгузник и запеленываю ее. Страх, что кто-то может похитить ее, лишает меня сил. Я пытаюсь выкинуть все эти мысли из головы. Очистить сознание от тревожных мыслей. Укладываю дочь в колыбель и забираюсь в кровать.

– Кстати, а как прошел твой вечер? – спрашивает Доминик, ложась рядом со мной.

– Мой вечер?

– Ну да, твоя встреча с Мел и девчонками. Как все прошло?

Я почти забыла об этом.

– Хорошо, – рассеянно отвечаю я.

– Кто был?

– Как обычно. Ты всех знаешь. – Я вспоминаю надменную физиономию Тамсин Прайс, но не рассказываю о ней Доминику. Нам двоим понадобилось слишком много времени, чтобы преодолеть последствия той истории. И сейчас мне меньше всего хочется вытаскивать на свет прошлое.

– Мел держалась в рамках?

– Ха. Она закадрила двенадцатилетнего официанта.

– Не может быть!

– Может. Если серьезно, то ему едва ли больше девятнадцати.

– Вот оторва, – зевая, говорит он. – Завтра расскажешь во всех подробностях. Все, больше не могу, глаза слипаются.

Доминик мгновенно засыпает. Когда его дыхание становится глубоким и ровным, я вылезаю из постели, чтобы проверить, заперты ли окна и двери в доме. Окно в нашей спальне, пусть и с неохотой, оставляю открытым, так как знаю, что от жары и духоты Доминик может проснуться. Возвращаюсь в кровать и засыпаю. Но вскоре просыпаюсь и сразу ощущаю настоятельную потребность опять проверить дом. Я ничего не могу с собой поделать. Это как зуд. Как мания.