Противоречивый статус Чагатайского улуса, который в течение XIII в. то приобретал характер самостоятельного государства, то вновь становился владением Монгольской империи, привел к неопределенности в системе перехода власти. В результате именно в этом чингизидском государстве наиболее ярко столкнулись разные способы легитимации претензий на трон, что привело к сравнительно раннему переходу реальной власти от Чингизидов к представителям других родов — менее знатного происхождения.

В середине XIII в. Чагатайский улус стал одним из центров борьбы между чингизидскими кланами за власть над Монгольской империей. Соответственно, его правителями были ставленники соперничавших претендентов, которые использовали разные основания для передачи власти над улусом своим сторонникам, нередко противопоставляя одно из них другому.

Так, основатель улуса, Чагатай, второй сын Чингис-хана, перед смертью в 1242 г. завещал трон своему внуку Кара-Хулагу[112]. Формально улус не являлся самостоятельным государством, и его правитель должен был назначаться монгольским ханом, однако, во-первых, как раз в этот период в Монголии хана не было (после смерти Угедэя в конце 1241 г.), во-вторых, Чагатай являлся его официальным соправителем[113], так что его воля была вполне законным основанием для передачи власти внуку.

Однако как только новым ханом стал Гуюк, сын Угедэя, он тут же противопоставил воле Чагатая новое основание претензий на власть — старшинство в роду, назначив вместо Кара-Хулагу правителем Чагатайского улуса своего друга и союзника Есу-Мунке — старшего из остававшихся к тому времени в живых сыновей Чагатая. Свое решение Гуюк обосновал следующей фразой: «Как может быть наследником внук, когда сын находится в живых?»[114] Неудивительно, что после того, как в Монголии сменилась власть, поменялся и правитель в Чагатайском улусе: новый монгольский хан Мунке объявил Есу-Мунке незаконным правителем и позволил Эргэнэ, вдове Кара-Хулагу, свергнуть его и казнить, а самой стать регентшей Чагатайского улуса[115].

В 1260 г., когда началась междоусобная война Хубилая и Арик-Буги за монгольский трон, каждый из них назначил своего ставленника на трон Чагатайского улуса: Хубилай — Абишку, правнука Чагатая, а Арик-Буга — Алгуя, его двоюродного дядю. В результате появились два законных претендента на трон, каждый из которых считался узурпатором в глазах другого, поскольку не признавал законным того хана, который назначил его соперника. Абишка так и не доехал до своих новых владений, поскольку был перехвачен сторонниками Арик-Буги и брошен в тюрьму[116]. Алгуй же, сознавая двойственность своего положения, вскоре убедился, что Хубилай одерживает верх над братом, и в 1262 г. предал Арик-Бугу, тем самым получив подтверждение своего статуса и от Хубилая.

Тот факт, что назначение Алгуя произошло в ущерб Эргэнэ-хатун, вдове Кара-Хулагу, и ее сыну Мубарак-шаху (претензии которых поддерживало значительное число нойонов и военачальников Чагатайского улуса), было устранено женитьбой Алгуя на бывшей регентше и обещанием сделать Мубарак-шаха своим наследником. Обещание Алгуй сдержал, и после его смерти Мубарак-шах в 1266 г. был выбран чагатайскими нойонами новым правителем улуса[117].

Однако монгольский хан Хубилай, считавший Чагатайский улус частью своей империи, не признал законности вступления Мубарак-шаха на трон и назначил собственного ставленника — Борака, приходившегося Мубарак-шаху двоюродным братом. Таким образом, вновь столкнулись два основания претензий на трон: завещание предыдущего правителя (поддержанное местной знатью) и воля вышестоящего монарха. Весьма характерно, что Борак, по-видимому, сознавал, что его права на трон в глазах чагатайской знати не столь законны, поэтому, прибыв в улус, он не стал сразу выдвигать претензии на трон, а предпочел в течение некоторого времени обеспечить себе поддержку знати и войска и, лишь убедившись в прочности своего положения, решился сместить двоюродного брата и объявить себя правителем[118]. Таким образом, как и в споре Хубилая с Арик-Бугой при относительно равных правах на трон в Чагатайском улусе 1266 г. победил тот, кто обладал большей военной силой.

В 1269 г. в долине реки Талас состоялся вышеупомянутый курултай правителей чингизидских улусов, выступивших против претензий Хубилая на власть над всеми регионами распадающейся Монгольской империи. В результате золотоордынский правитель Менгу-Тимур, чагатайский правитель Борак и Хайду, правитель улуса Угедэя, провозгласили себя независимыми монархами и приняли ханские титулы. Казалось, с этого времени положение Бора-ка как главы Чагатайского улуса становится незыблемым, однако около 1271 г. против него выступил Хайду, к этому времени провозгласивший себя, как мы помним, монгольским ханом и, в свою очередь, предъявил претензии на сюзеренитет над чагатайским правителем. Борак пытался противостоять ему, но был разбит (при помощи золотоордынского хана Менгу-Тимура, союзника Хайду) и вынужден признать зависимость от Хайду, который, однако, не доверял ему и вскоре, по-видимому, приказал его отравить[119].

В дальнейшем в течение 35 лет потомки Чагатая признавали зависимость от Хайду и его наследников. Только в 1305 г. Дува, сын Борака, воспользовался междоусобицей потомков Хайду и не только вернул самостоятельность Чагатайскому улусу, но и присоединил к нему значительную часть владений рода Угедэя[120]. Именно с этого времени можно говорить о самостоятельной политической истории Чагатайского улуса. Впрочем, самостоятельность отнюдь не повлекла стабильности.