class="p1">Обе твари переглянулись, встали и синхронно двинулись к Тимофею.

Заорав от ужаса ещё громче, он рванулся вглубь сарая, сдёрнул со стены топор и бросился на чертей.

Мохнатый снеговик впепился в его руки, повис на них, а сам вытянулся вверх и клацнул зубами у самого лица Тимофея, едва не тому откусив нос. Благо тот всё же успел отдёрнуть голову.

Рыбоптица повисла у Тимофея на плечах, пытаясь уронить его навзничь, и больно пинала в спину и по ногам.

Но сын кузнеца был крепким парнем, и даже нечисти было нелегко с ним совладать. Он сумел стряхнуть с себя чудищ и бросился к выходу из сарая.

Но черти преградили ему путь.

Парень размахивал топором, выкрикивая фразы из молитв вперемешку с матерной бранью, но чудища и не думали его выпускать.

Рыбоптица поглядела вниз, явно намереваясь схватить человека за ноги и повалить на пол, а мохнатая тварь скалилась и всеми тремя руками загораживала дверь.

— Врёшь, просто так не возьмёшь!

Тимофей быстро шагнул вперед, взмахнув топором и вкладывая в замах всё движение тела. Мохнатая тварь отшатнулась, но поздно — страшный удар обрушился на неё. Лезвие топора развалило напополам два верхних шара из тела чудища и застряло в третьем.

Пошатав топор туда-сюда, Тимофей всё же его вытащил. В воздухе тошнотворно пахло кровью и — странное дело! — свежескошенной травой. Разрубленная пополам мохнатая тварь булькнула, взвизгнула и рухнула на пол, дергаясь в агонии.

Не теряя времени, Тимофей рубанул рыбоптицу по шее. Точнее, хотел рубануть, но промахнулся, и удар скользнул по груди и плечу твари. Чудище свирепо засвистело, встопорщило хоботок и, неуловимо быстрым движением опрокинув Тимофея на пол, село всей тушей ему на грудь.

Внезапная слабость охватила парня. Руки и ноги стали тяжёлые, будто налились свинцом. Он пытался сбросить с себя рыбоптицу, но ничего не получалось. Туша чудища давила, не давая вдохнуть, в глазах темнело, а лёгкие горели огнём от нехватки воздуха.

Тимофей ругнулся в последний раз, и его сознание угасло.

* * *

…Вся деревня Киселиха стояла на ушах. Несмотря на ненастную погоду, все выбежали на улицу, кроме совсем уж немощных стариков и младенцев.

Что-то случилось, но что? Слухи росли, как снежный ком, летящий с горы.

Со всех сторон раздавались взволнованные возгласы:

— Убили, убили!

— …Там кровища по стенам!

— За отцом Макарием послали уже?

— Как курей зарубил! Ррраз — и всё!

— Ох, что ж это делается?! Матушка, царица небесная, спаси нас!

— Сотского, сотского* позовите!

— Да он поди пьян опять! Сразу за приставом** посылайте!

У дома кузнеца Бучалина уже собралась толпа, и люди всё прибывали. Самые отчаянные и любопытные лезли на забор и пересказывали остальным, что видят. Людское море встревоженно шумело, все чувствовали одно и то же: любопытство и страх.

Евдокия протиснулась вплотную к забору. Она втянула носом воздух: даже здесь чувствуется запах крови. Или это кажется?..

Её сердце бешено билось, руки дрожали. На миг у Евдокии даже потемнело в глазах, и она подумала, что потеряет сознание, но обошлось. Отдышавшись и немного успокоившись, она потрогала за ногу сидящего на заборе соседского сына, тринадцатилетнего Митьку, и спросила:

— Что случилось-то? Что там?

— Ой, тётя Дуся, ТАКОЕ, ТАКОЕ! Тимофей-то Кузьмич с ума сошёл и топором брата своего двухродного зарубил!

— Что, прямо насмерть?! — округлила глаза Евдокия.

— АГА! — с жадным любопытством подтвердил парнишка. — У Ивана голова на ниточке болтается, а Семён живой ещё. Его в избу унесли, а Иван вон лежит, тряпкой накрыли! И кровь по всему двору!

— А что Тимофей?

— Живой, связали его и в бане заперли. Вон, слышите, воет?

Евдокия прислушалась. И в самом деле, доносились завывания и всхлипы, в которых и не сразу распознаешь человеческий голос. В нём было беспредельное, невыразимое отчаяние и… жалость к себе, несчастному, на которого злая судьба ни за что ни про что обрушила свой гнев.

“Значит, зелье отвода глаз уже не действует, морок спал. Правду Ефрем говорил, оно недолгое. Но этого хватило! Всё получилось!”.

Митька уже отвернулся и рассказывал кому-то другому, что происходит во дворе. А Евдокия выбралась из толпы и зашагала домой. Улицы были пусты, вся деревня собралась у дома Бучалиных. Поэтому Евдокия не боялась кого-то встретить и не прятала торжествующую улыбку. А голубые глаза женщины горели таким радостным и яростным огнём, что, казалось, легко прожгли бы дыру в заборе.

-------------------------

* Сотский (как и десятский) — выборный из крестьян низший чин сельской полиции. Такой человек освобождался от крестьянских обязанностей, однако службу свою нес часто безвозмездно или за очень низкую плату. Круг обязанностей был очень широк, а за плохую службу могли серьёзно наказать. Поэтому часто крестьяне смотрели на такие должности как на повинность и старались спихнуть должность сотского на кого-то, кто, по мнению общины, был менее ценным. Сотские и десятские подчинялись становому приставу.

** Становой пристав — чин уездной полиции в Российской империи, возглавляющий стан — полицейско-административную единицу из нескольких волостей. Имел обширный круг обязанностей, в том числе управлял низшим звеном правопорядка на селе — десятскими и сотскими.

Эпилог

Рано утром Ефрем Телегин вышел из дома. Ночью были заморозки, и на лужицах ещё блестела тонкая корочка льда. Голые ветки деревьев обросли инеем, который сверкал в лучах красного, нехотя просыпающегося солнца.

Зябко поёжившись, Ефрем плотнее запахнул толстый суконный армяк* и поправил шапку.

“Скоро снег выпадет и насовсем ляжет, — подумал ведьмак, — надо шубу доставать. Уже зима на пороге”.

Ефрем постоял минутку на крыльце, полюбовался облаками и утренним небом и отправился к своей мельнице.

Дорога туда шла широкая и по открытой местности, но на одном участке она пролегала через берёзовую рощицу с густым кустарником. Именно там сейчас проходил Ефрем. Он глубоко погрузился в свои мысли и не заметил, как из кустов вышла нахохлившаяся и дрожащая от холода женщина. Это была Евдокия.

Она кашлянула, привлекая внимание, и ведьмак вздрогнул от неожиданности.

— А, это ты, Дуся. Каким ветром у нас в Клешнино?

— Я тебя жду, Ефрем Захарович, попрощаться. Вон, вещи уже собрала.

Она показала пальцем, и ведьмак увидел у берёзы два больших узла и полупустой мешок. А ещё Ефрем заметил, что одета женщина не как обычно, а “на выход”: сапоги вместо лаптей, новый шушун** вместо поношенного и цветастый платок на