К окончанию института Давыдова уже была беременна. Макс радовался и сообщал всем, что там, в животе у Давыдовой, растет девочка по имени Ольга. Давыдова с ним не спорила, она твердо знала, что изнутри ее пихает пятками настоящий мужчина по имени Степан.

Степка родился вскоре после защиты диплома. Свекровь влюбилась в него с первого взгляда и стала гостить у молодых родителей при каждом удобном случае. Давыдова не возражала. Свекровь оказалась нормальной теткой, и они с Давыдовой по-настоящему подружились, особенно на почве любви к этим двоим, Максу и Степке. К этому моменту Макс уже закончил институт и работал в отделе по борьбе с расхитителями социалистической собственности. Эта борьба давала Максу удостоверение, которое позволяло беспрепятственно проходить в места, где обитали иностранцы, снабжающие Макса необходимыми товарами. Давыдову свекровь устроила в проектный институт.

– Зачем тебе, Надя, эта секретность и допуски разные? Зарплата на пятнадцать рублей выше, зато всю жизнь сиди за решеткой, работай от звонка до звонка. Зарплата тебя вообще волновать не должна, у тебя Макс для этого есть, пусть он волнуется, а если случай подвернется за границу уехать, допуск и секретность могут стать серьезным препятствием.

Со свекровью были полностью согласны и Надины родители. Вообще, старшее поколение в большинстве своем мечтало, чтобы дети уехали в эту самую заграницу жить, а им самим хотя бы одним глазком на нее посмотреть.

С Максом Наде жилось хорошо. Она действительно не думала о деньгах, и вообще для нее не существовало никаких проблем. Макс всячески заботился о своей жене, а кроме того, им было очень весело вдвоем и они скучали друг без друга.

Макс наращивал обороты своей торговли, денег становилось все больше и больше, и не просто денег, а денег настоящих, в валюте. Таких, за которые в уголовном кодексе имелась статья, и не простая, а расстрельная. Валюту Макс прятал под паркетом. Причем запихивал ее туда всегда в перчатках. На тот случай, если, не дай бог, за ним придут, обнаружат тайник, то хоть отпечатков пальцев его там не будет. Мало ли откуда тайник с валютой! Может, от прежних хозяев квартиры.

В один прекрасный момент Макс пришел домой чрезвычайно радостный.

– Все, Надюха, я нашел способ, как нам отсюда свалить! – сообщил он, усаживаясь за стол на кухне в ожидании ужина.

Давыдовой в принципе и так было хорошо, и сваливать куда бы то ни было ей на самом деле совсем не хотелось.

– И как? – спросила она для порядка, ставя перед мужем тарелку жареной свинины с капустой.

– Легко и просто, но для этого нам нужно развестись!

– Как это? – Этот вариант Давыдовой почему-то сразу не понравился.

– Формально, Надь! Неужели ты думаешь, что по-настоящему? – Макс уплетал ужин за обе щеки. Ей всегда нравилось смотреть, как он ест.

– Я пока еще ничего не думаю. Хотелось бы увидеть весь план. Так сказать, в целом.

– Мы разводимся формально. Я женюсь, тоже формально, на моей знакомой американке. Получаю грин-карту, то есть вид на жительство, устраиваюсь на работу, потом через некоторое время, не знаю, сколько там положено, получаю гражданство, развожусь, женюсь на тебе, вы со Степкой тоже получаете грин-карту, а наша девочка Оля уже родится в Америке сразу полноправным гражданином.

– Иди-ка ты, Макс, со своим планом к своей американской знакомой! – Надя не на шутку разозлилась. Ей очень захотелось стукнуть Макса по лбу ложкой, которой она накладывала ему еду. Надо же, даже уже и девочку Олю спланировал с американским гражданством. Как будто нет других способов уехать в эту проклятую Америку!

Других способов, конечно, не было. В этом Давыдова не сомневалась, она и в способ, придуманный Максом, не очень-то верила. Можно подумать, эта Америка – дура непроходимая, ждет не дождется, когда к ней Макс пожалует да начнет плодиться и размножаться.

– А что ты в Америке делать будешь? – ядовито спросила она расстроенного Макса. – Там спекулянты не нужны. У них в Америке этих «филипсов» с «панасониками» да джинсов «Монтана» и без тебя завались.

– Надь, я ж не дурак, чего ты, в самом деле? У меня же заначка кое-какая есть, она позволит мне обосноваться и начать свой бизнес. Я буду оттуда товар сюда поставлять. У меня ж тут ребята надежные есть.

– Ага! А как ты заначку свою в Штаты повезешь? В трусах со специальным тайным карманом?

– Зачем? Деньги жена моя повезет! Ей можно.

– Я – твоя жена! Пока. А план твой считаю дурацким и непродуманным. Кроме того, хочу, чтобы ты имел в виду, я с чужим, хоть и американским, мужем спать не буду. Так что, как только ты женишься на своей Сьюзан, обо мне забудь!

– Надька! Прекрати глупости молоть! Знакомую мою зовут не Сьюзан, а Марша. И для нее эта процедура является бизнесом. Я ей за это деньги заплачу.

– Отлично! Вот и за остальное тоже заплати! – Давыдовой безумно хотелось плакать, а еще хотелось треснуть Макса по голове, а еще хотелось обцеловать его всего-всего, обнять крепко-крепко и никогда с ним не расставаться.

Макс обнял ее, поцеловал, и она заревела горестно и сладко, как маленькая девочка, у которой отняли любимую игрушку.

Процедура развода, в отличие от последующего за ним международного бракосочетания, большого времени не заняла. Судья равнодушно выполнила все формальности, никто разводящихся уговаривать и давать время на размышление не стал. Даже несмотря на наличие общего ребенка. В кино, конечно, все показывали по-другому, и Надя Давыдова в очередной раз огорчилась, что высокохудожественная советская культура совершенно не совпадает с жизнью. Закралось подозрение, что судья все-таки была очередной знакомой ее свекрови, но в это верить совсем не хотелось. А вот в ЗАГСе на Петроградке, в котором женили иностранцев, без знакомых свекрови уж точно не обошлось. В американском консульстве знакомых у свекрови не нашлось, и Америка, в соответствии со всеми подозрениями Нади Давыдовой, убедительно продемонстрировала всем участникам процесса, что она совсем не дура. Максу даже пришлось ехать в Москву в американское посольство и там доказывать, как любит он свою Маршу.

Маршу Давыдова не видела ни разу. Еще не хватало! Свекровь изо всех сил уговаривала Давыдову не переживать так сильно. Ведь Макс же не умер, не ушел от нее к другой женщине. Он просто старается выбраться из советской действительности и вытащить оттуда саму Давыдову. По правде говоря, Давыдовой совсем не улыбалось ехать ни в какую Америку. Да что там в Америку! Она бы и в Москву никогда не поехала. Ей почему-то было очень хорошо в родном Ленинграде. Не в том смысле, конечно, что она каталась как сыр в масле или там была неотъемлемой частью питерского бомонда, ну, сами понимаете. Просто Давыдова не представляла себе жизни в других стенах. Она, как ни странно, любила практически постоянный питерский осенне-весенне-зимний мелкий дождик, любила июльскую жару с тем самым запахом расплавленного асфальта и притихшими пустынными улицами, когда жители прячутся за толстыми стенами в прохладе старых домов. Эти самые толстые стены Давыдова тоже любила. Даже местных городских комаров Давыдова допускала к существованию в своей жизни. Не может быть, чтобы американские комары были такими же, как ленинградские. Ленинградские комары, как настоящие философы, прежде, чем напасть, долго размышляют, примеряются, рассчитывают оптимальную траекторию. Ленинградский комар не будет, как дурак, бросаться на первую попавшуюся на лестничной клетке жертву. Он терпеливо дождется, когда жертва откроет дверь в квартиру, а потом уже кинется туда. Ведь в квартире может оказаться много чего разного вкусного и полезного для комара. Опять же, высота потолков в старых питерских домах не позволит этого комара достать без помощи пылесоса. Американские комары в представлении Давыдовой должны кидаться на еду со скоростью и тупостью морских пехотинцев. А кроме того, Макс рассказывал, что в Америке придумали такие штуки, которые вставляют в розетку, и комарам наступает кирдык. Давыдова была абсолютно уверена, что со временем от этого устройства кирдык наступит и американцам. Когда они прощались с Максом перед его отъездом, она взяла с него твердое обещание, что никакие штуки от комаров он в розетку вставлять не будет.