Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эндрю даже не сомневался, когда ворвался в больницу посреди ночи, промчался мимо дрожащей Мари и молчаливых родителей. В тот момент он знал, что надо делать. Но ему нужно было видеть брата, иначе могло что-то пойти не так. Он настойчиво просил пустить его в операционную, как угодно, под любым предлогом. Так надо. Почти отчаялся, когда отец применил собственную эмпатию и волю на ведущего хирурга.
Эндрю до сих пор помнил тело брата на столе, писк приборов и гнетущее молчание врачей. Он не знал, что не так, просто знал, что сможет. Выпустил всё, что было внутри. Латал снова и снова. Вливал без остатка, даже не замечая, как тускнеет мир для него самого.
И сполз на пол, корчась от судорог и боли.
Или всё, или ничего.
Кристофер выжил. А отец всё-таки нашёл единственный способ, чтобы помочь младшему сыну.
* * *
Эндрю только помнил, как приехал на репетицию группы, в клубе крутилось ещё несколько человек. Он пил одну воду с лимоном, дальше — провал. Угрозы не было — колдовство молчало.
Кристофер настойчиво спрашивал, почему под «грезами» Эндрю считал, что его заставляют убивать.
— Всё дело в вас. Ты же знаешь, почти любая колдовская опасность сначала отразится на мне. Я видел, как снова и снова воздействуют на тебя и Мари, на маму, но ничего не мог поделать. Только щит срабатывал на тех, кто вокруг. Я нёс смерть. И всё равно не мог вас спасти.
— Ты и не должен.
— Да? А разве не это заявлял отец? — со злостью произнес Эндрю. — Щит Уолтонов, который спасет от всех бед. Сколько заклинаний он вплетал в том ритуале, а? Здорово, что колдовство убивает не меня, а других. И какой толк в этом?
— Это грёзы, — как мог, мягко произнёс Кристофер, — даже не пророческие видения. Я могу взглянуть на твои воспоминания?
— Да.
Вообще, как эмпат он мог и не спрашивать разрешения, невзначай коснуться мыслей брата и выловить образы. Но никогда бы не сделал такого без чужого разрешения.
Скинув рубашки, оба встали напротив друг друга. Высокий, темноволосый Кристофер, с татуировкой из ветвей и сердца на груди и Эндрю, немного мельче, с белой макушкой и тонкими ключицами. Через прикосновения получалось проще и легче, сама кожа и пульсация одной крови передавали мысли и эмоции. Впрочем, к наготе в их семье вообще относились куда проще, чем во многих других — она требовалась для некоторых ритуалов.
Теплая рука брата легла на лоб, а сам Эндрю положил ладонь ему на грудь, чувствуя биение сердца — спокойное, ровное. У каждого человека оно бьётся по-своему.
Колдовство окутывало обоих, шуршало внутри, подавалось навстречу. Казалось, где-то вдалеке хлопали птичьи крылья, повеяло холодным ветром с высоких гор. Внутри замелькали размытые и немного смазанные картинки: клуб, настройка оборудования, смех и шутки, скрипы, шаги. Вкус прохладной воды с запахом лимона. Чей-то осторожный вопрос, крепкий запах табака — не сигарет… а трубки.
Потом крепкие чужие руки под плечами. Холодные. Равнодушие нескольких людей. Шум машин.
Город. Старый дом. Кровь на золоте. Кровь. Под пальцами и ногтями. Смерть — чужих. И мерзкий вкус во рту.
Кристофер отшатнулся, убрав руку, и связь прервалась вместе с воспоминаниями, которые теперь всё равно витали рядом. Как легковесные незримые призраки или едва ощутимая пыльца. Даже в тепле квартиры Эндрю подмерз и теперь потянулся за брошенной на диван рубашкой.
— Он был не один, — задумчиво протянул Кристофер.
Так и оставшись в одних брюках и босой, он подошёл к обеденному столу и закурил крепкие сигареты. В той же манере, что и отец, заложил одну руку в карман и слегка покачивался с носков на пятки. Во всей его позе сквозила непринужденная расслабленность — только сейчас. Дома, рядом с семьей.
— Я не помню, правда, — Эндрю распластался на диване, закинув руки за голову. Лёгкая, но даже приятная усталость вовсе не мешала, а напоминала, как приятно порой колдовать. То, что ему требовалось едва ли не физически.
— Ну, мы же что-то видели. А твои друзья ничего не смогли рассказать?
— Не-а. Говорили, что видели кого-то, но не запомнили. Мужчина. Он сразу подошёл ко мне и увёл в сторону. Думали, новый продюсер.
— Ладно. Ты пойдёшь к Лоусонам? Или останешься дома?
— Я не болен, Крис. Ещё не хватало сидеть взаперти!
— Как скажешь. Я заеду к маме, проверю, что у неё всё в порядке. Предложу переехать на время ко мне, наши стены надёжно защищены.
— Ты же знаешь, она откажется.
— Посмотрим.
Прищурив глаза, Кристофер хитро посмотрел на него сквозь сизые клубы дыма, и ткнул в воздухе перед собой рукой с зажатой сигаретой:
— Там будет достаточно девиц. Пора тебе уже перестать страдать по Сильвии.
— У, советы от старшего брата! Как ценно, а!
— Да сколько можно! Ты же рок-музыкант. Соответствуй. Интрижки, скандалы, что там ещё полагается?
— А я почти! Потом буду писать в мемуарах про тяжелые проблемы с наркотиками и депрессию. Тебя обязательно впишу. Скажу, что ты в детстве бил меня по голове.
— Эй! Только подушками!
Эндрю широко усмехнулся и запустил в брата одной с дивана, а тот ловко увернулся и прыгнул к дивану за своим снарядом.
Когда в квартиру вошла Мари, бой был в самом разгаре. Она со стуком скинула туфли и прошелестела платьем в сторону кухни, громко шепнув:
— И это мои колдуны-братья! Глинтвейн будете?
— Да! — хором ответили оба.
* * *
На прием Уолтоны не торопились.
Последние дни Эндрю почти не вылезал с репетиций, а Кристофер с Мари — из офиса, разгребая дела, и каждый опасался, как бы ни случилось новой беды, но никаких новостей про Охоту не было.
Пока Кристофер помогал Мари с платьем, Эндрю в ванне сполоснул лицо прохладной водой и провёл влажной ладонью по выжженным перекисью волосам. На нём сейчас была однотонная рубашка нараспашку, а на груди — широкая кожаная портупея с несколькими ремешками и кольцами. Застегнута достаточно свободно, чтобы не натирала кожу, и в то же время плотно, чтобы не болталась.
Вода шумела и отскакивала капельками от белоснежной керамики, а Эндрю вцепился пальцами в её прохладные края. Нечего опасаться. А если угроза и будет — он точно с ней справится. На то и