Я вытащил старый матрас из-за штабеля с поддонами. Он был плотный и плесневелый, покрытый грязью и следами животных, а снизу еще и влажный. Когда я встряхнул его, по складу поползло облако тягучего кисловатого запаха. Я бросил его сухой стороной вверх, потом решил, что лучше будет перевернуть. Еще я мог воспользоваться деревянными поддонами: положить матрас на них, чтобы внизу устроить топку. Сухая нижняя сторона схватится быстро и поможет высушить верхнюю, а дым от влажных пятен будет подниматься вверх, не гася пламя.

Кот по-прежнему торчал в окне, с интересом следя за мной. Я замер, притворяясь чем-то совершенно неинтересным, и тоже уставился на кота. Он не шелохнулся.

Я подождал немного — кот не двигался — и принялся собирать материал для растопки. Рано или поздно кот должен уйти.

Вдоль одной из стен стоял ряд металлических бочек, пустых, насколько я знал. Они не горели сами и не содержали ничего горючего, поэтому я прошел мимо. В дальнем углу хранились банки с краской, такие же банки хаотично валялись по всему помещению. В прошлые разы мне удалось систематизировать их: в большинстве своем это была негорючая латексная краска, но я нашел штабель белой эмали, которая вспыхнет, как ракетное топливо. Ключами я вскрыл одну из банок и вдохнул поднимающийся изнутри едкий запах спирта. Краску изготовили, наверное, несколько десятков лет назад, и пигмент осел, сгустился на дне, оставив сверху спиртосодержащую жижу. Я перенес банки в центр помещения, представляя, какое поднимется пламя.

Кот по-прежнему сидел на окне, наблюдая за мной. Я нахмурился, вышел наружу и нашел в кустах нетронутую куриную грудку. Оторванный кусочек тоже лежал, как прежде. Я поднял его и направился к коту:

— Хочешь?

Он смотрел на меня.

— Это же еда, котяра, ты что, не хочешь еды?

Нет, я не должен грубить ему — любое унижение, пусть даже словесное, запрещено моими правилами. Я подбросил кусок курицы так, чтобы он описал дугу перед кошачьим носом и упал на землю.

— Ну, прыгай с окна.

Дыхание у меня перехватило, и я заставил себя вдохнуть поглубже.

«Ты только не пугайся, — сказал я себе, — все в порядке. Будет тебе пожар. Кот удерет, и все станет хорошо».

Я задышал тяжелее и резко скосил глаза на… не знаю на что. Просто нужно было их скосить — два, три, четыре раза подряд. Я быстро вернулся внутрь — руки у меня чесались сделать что-нибудь еще. Дерево! На полу лежало дерево, и я мог уложить его как надо.

Строительная компания, которой раньше принадлежал склад, бросила здесь сколько-то досок и брусьев размерами два на четыре и один на восемь, и за двадцать с лишним лет дерево покоробилось. Некоторые доски искривились чуть-чуть, другие вспучились, третьи потрескались и раскололись. Прошлые посетители заброшенного склада сдвинули часть досок, перебрали штабеля или просто раскидали их, но бо́льшая часть оставалась нетронутой. Я взял три доски один на восемь и положил на шесть вскрытых банок с эмалью. От краски будет мало толку, пока огонь не разгорится по-настоящему, но, когда пламя доберется до нее, полыхнет здорово. На аккуратные ряды досок я свалил матрас, но слишком поспешно, и доски слетели с банок. Кот по-прежнему сидел на окне, и при виде его я нервничал. Следовало успокоиться. Я вернул доски на место, осторожно приподнял матрас и опустил его сверху, сухой стороной вниз. Матрас был более влажный, чем мне показалось сначала, и я, задумавшись, провел пятерней по волосам. Несколько секунд спустя я полил его бензином из канистры. Решение не самое красивое, но, вероятно, самое простое.

Кот оставался на месте. Я бросил канистру на пол и пнул штабель досок:

— Пошел вон!

Мой голос гулким эхом разнесся по помещению, а кот зашипел и агрессивно выгнул спину.

Я зажмурился, чувствуя, как подкатывает тошнота.

— Извини, извини, извини.

Я сделал несколько шагов вперед, потом развернулся и отошел, оставляя беспорядочные следы на грязном полу. Обернувшись к коту, я заглянул ему прямо в глаза.

— Я не причиню тебе вреда, — сказал я. — И не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.

Я помолчал.

— Слушай, я же хочу тебе помочь. Ты, наверное, просто не знаешь, что делать.

Я мог бы забраться на окно и осторожно снять кота, но с пола я бы не дотянулся. Я схватился за одну из металлических бочек; даже пустая, она была тяжелой, и пришлось упереться в стену, чтобы перевернуть ее набок. С гулким звуком она ударилась об пол, и я нетерпеливо покатил ее к окну, объезжая доски, банки и мусор на полу.

— Я не причиню тебе вреда, — повторял я по дороге. — Я хочу помочь. Отнесу в безопасное место.

Я оттащил в сторону два поддона, прислоненные к стене под окном, и загнал туда бочку. Поставить ее вертикально казалось практически невозможным, но я прижал ее к стене, подсунул руки под днище и сумел поднять. Кот безучастно смотрел на все мои манипуляции.

Я осторожно забрался на бочку и начал медленно распрямляться. Стоило мне приблизиться к коту, как он снова зашипел и обнажил клыки, не сводя с меня взгляда. Я замер, пытаясь его успокоить:

— Не бойся. Я только сниму тебя и аккуратно вынесу наружу.

Я еще выпрямился, и кот зашипел на меня в третий раз, теперь уже громче.

— Слушай, сейчас здесь все будет гореть, тебе это не понравится. Ты не знаешь, что такое огонь, а это страшно. Это плохо.

Я выпрямился почти полностью, когда шерсть на коте встала дыбом. Я различал в нем знакомые черты домашнего кота, но в глубине крылось, прорываясь наружу, что-то еще: что-то от леопарда или тигра, пробудившееся наследие предков. Откуда бы ни пришел этот кот, кто бы его ни воспитывал, все наносное исчезло. Угрожавшее мне существо было диким, опасным зверем.

Я замер, вглядываясь в его морду, словно в колодец памяти. Кот снова зашипел и присел на задние лапы, готовясь к прыжку.

Я отпрянул.

Нет, мне нельзя этого делать. Одно правило я нарушал безнаказанно, сжигая ненужные вещи, когда хотелось выпустить пар, но сейчас я заходил слишком далеко. Остальные правила должны оставаться незыблемыми. Если я прикоснусь к коту и он набросится на меня, я отвечу ему тем же и, причинив вред, нарушу самое главное правило. На это я пойти не мог, а потому вынужден был остановиться.

Я спрыгнул с бочки, взвинченный и опустошенный. Голова кружилась, и я сел на штабель досок перевести дыхание. Нет, я никому не причиню боли.

Ничего не буду сжигать.

Напряжение никуда не делось. Бешенство, страх, отчаяние — я не мог выпустить их наружу. Не таким способом, слишком уж это лихо. Думаю, в глубине души я хотел спровоцировать кота на нападение, тогда у меня появилось бы оправдание покалечить его. Но я не позволю себе этого.

Попытки сбрасывать напряжение понемногу становились слишком опасными, требовалось найти способ получше. Но копить напряжение, держать в себе тоже не получалось. Наконец, я определенно не мог просто отпустить тормоза. Нужно было придумать промежуточный вариант.