— Но почему? — проговорила Армель. — Она боялась любить с тех пор? Боялась, что ее тоже полюбят, а потом отвергнут? Ее отец не сумел подавить тяжелый вздох. — Я хотел бы сегодня рассказать тебе все о прошлом, Армель, — сказал он. — Ведь скоро я намерен представить тебя местной знати как свою дочь. Хоть ты и рождена вне брака, но официальное признание упрочит твое положение и даст право на приданое и долю наследства. Однако же, не открыв тебе всей правды, я нарушил бы законы божеские и человеческие. Мне больно будет говорить о прошлом, но ложь и страх не должны больше властвовать над нами. Начну с того, что я говорил тебе и раньше — я виноват. Из-за меня разбилось сердце твоей матери, а ты родилась вне брака и была лишена того, что по праву должно было быть твоим.

И он рассказал ей о том, что давно уже жгло его душу, не давая покоя. Первое, что вспомнилось ему — это прекрасный сад, яблони, согнувшиеся чуть не до земли под сочной тяжестью плодов, ясный осенний день и он сам — молодой и влюбленный в прелестную юную девушку, которая тоже очень его любила.

Возлюбленная молодого барона была бедна. В первую очередь, негодование части общества вызвало именно это. Всего лишь дочь вконец обедневшего мелкопоместного рыцаря, бесприданница, а получит богатого, знатного и красивого мужа…

Молодой барон де Корбэ наивно полагал, что некому будет помешать их браку, ведь после смерти родителей он остался полновластным хозяином на своих землях. Но, мечтая о предстоящей свадьбе в яблоневом саду, счастливые влюбленные не подозревали, какие тучи сгущаются над ними. И не знали, что этот чудесный день станет днем их последней встречи. У Жанны была соперница, давно влюбленая в барона, самоуверенная красавица Гизелла, считавшаяся лучшей невестой в округе. Именно ее давно прочили в супруги молодому Жильберу де Корбэ. Эта девушка не привыкла уступать то, что считала по праву своим. Гизелла придумала план избавления от нищей выскочки, как она называла Жанну, и только дожидалась случая устроить все так, как ей хотелось. И такой случай представился ей быстро. Барону пришлось уехать на несколько дней улаживать семейные дела, но едва он успел добраться до соседнего городка, его догнал неизвестный слуга. Молча он передал письмо, в котором четким, совершенно незнакомым почерком сообщалось, что невеста барона неверна ему, и он может убедиться в этом, если прямо сейчас вернется назад и посетит дом своей прекрасной возлюбленной. Подняв голову от этого свитка, который, казалось, сочился ядом, барон уже не увидел доставившего его человека.

Жильбер был охвачен гневом и недоумением. Но он был еще слишком юн и неопытен, чтобы переждать и что-то проверить, а потому решил действовать быстро и решительно. Ведь если Жанна ни в чем не виновата перед ним, она с легкостью это докажет и бояться ей нечего. Что ж, наверно, в 20 лет подобные мысли простительны.

В этот день в дом Жанны проник некий Кристоф, которому эта низкая услуга была щедро оплачена. Он был другом детства девушки, и так же беден, как она. А золото давало ему возможность вырваться из болота нищеты и снарядить отряд наемников…

Жанна открыла дверь своему другу, не предчувствуя беды. Зелье, которое он добавил ей в воду, имело страшную силу. Примчавшийся вскоре Жильбер де Корбэ увидел свою возлюбленную в объятиях Кристофа. Золотые волосы, к которым только он один имел право прикасаться, так же мягко блестели и струились под пальцами другого мужчины! Дальше все было просто. Со свойственной ему горячностью барон вычеркнул ее из своей жизни.

— Я даже не выслушал ее, — тихо проговорил он. — Мне стыдно признаваться тебе в этом, но, когда Жанна попыталась встретиться со мною на другой день и объясниться, я ответил, что у меня есть глаза, и это избавляет меня от разговоров со шлюхой. И даже эти жестокие слова я передал ей через слугу, а не сказал сам!

Теперь я понимаю, как был жесток, но тогда… Через два месяца я обвенчался с Гизеллой. Я настрого запретил упоминать имя Жанны в моем присутствии, и потому о ней вскоре забыли. Я узнал о твоем рождении случайно, когда тебе, Армель, было уже два года! И лишь усмехнулся тогда, считая твоим отцом другого.

К тому же, Гизелла тогда только что родила нашего первого сын, Леона, я был в восторге от него и очень быстро опять забыл о Жанне. И она не напоминала о себе…

— Она смотрела на дорогу каждый день, — проговорила Армель, подавляя глухое рыдание. — Думаю, нет смысла говорить, как я проклинаю себя, Армель. — Рассказывайте дальше, — сказала она. — Я уже упомянул, что мой сын Леон был просто на диво красивым и здоровеньким. Родившиеся после него Жиль и Амори оказались так же прекрасны. Гизелла была мне хорошей женой — красивая, обладающая безупречным вкусом, отличная хозяйка. Любовь ее к детям была даже болезненна. Теперь я понимаю, что в душе ее не было мира и покоя. Я иногда это чувствовал, хоть и не мог понять причины. Потом, много времени спустя, я понял, в чем дело. В своем стремлении заполучить меня в мужья, в своей безумной любви она была готова на все. О нет, я не оправдываю ее поступки, Армель. Я сначала долго не мог понять, как она могла. Но потом столько размышлял об этом, что начал думать, как думала она, и тогда наконец понял. В свои восемнадцать лет она не смогла понять, что не будет счастлива, обретя любовь такой ценой. Она не думала, что между ею и мной всегда будет незримо присутствовать женщина, которой мы сломали жизнь. Женщина и ребенок. Мне было тогда легче, ведь я ничего этого не знал. А Гизелла… Она гнала от себя мысли о содеянном… Это были еще не муки совести, они пришли позже, а пока только страх разоблачения. И вот однажды ее служанка перехватила письмо, предназначенное мне. То самое, от Жанны, написанное за день до ее смерти! В нем твоя матушка никого ни в чем не винила, но клялась мне своей бессмертной душой, которая вот-вот должна была предстать перед Богом, что чиста передо мною. Клялась, что ты моя дочь и молила позаботиться о тебе, когда ее не станет. Гизелла была в смятении. Она понимала, что, попади письмо