в воздухе, падает и подскакивает. Кто-то тянется за бутылкой и опрокидывает ее. Все тупо переглядываются и смотрят, как Эгония выходит из дверей.

У ведьмы затекли пальцы. Она сгибает и разгибает их. Хрустят суставы. Все равно что проснуться после очень долгого сна.

Нарисованная молочница подхватывает на руки детей, мужчины поправляют подтяжки, и весь этот мир образов сбегается к углу дома, чтобы посмотреть, как ведьма уходит. На голом фасаде позади них остаются лишь недопитое пиво, пролитое молоко и брошенный мяч. Они пробудились, чтобы проститься с Эгонией, своей бессловесной ведьмой, которая сегодня вечером вернется в деревню, где провела детство, по ту сторону гор, чтобы получить ответы на вопросы, которые так и не задала.

Фарфор и намордник

Я не могу передать словами, каково это – воссоединиться с человеком, которого ты любил и потерял. Пожалуй, ближе всего к этому я подошел после того, как с моим сыном произошел несчастный случай. Когда я потерял подаренный им браслет для часов. Двадцать пять раз я приходил в бюро находок. Двадцать пять раз мне говорили: нет, месье, клянусь, месье, у нас ничего нет, должно быть, браслет смыло в канализацию.

Каждый день, когда я видел дурацкое пятно бронзовой краски на запястье, у меня сжималось горло.

И вот однажды утром, два года спустя, почти по привычке, я позвонил им. И вдруг браслет нашелся. Все это время он был там, за стойкой. Просто сотрудники положили его не в тот ящик и не догадались там поискать.

Бывают такие люди, что и не знаешь, то ли ноги им целовать, то ли душу из них вытрясти.

Фелисите снова садится в «Пантеру» и, не отпуская педаль газа, поднимается по течению Везюби.

Сестра придет. Сперва Фелисите засомневалась, действительно ли это она, – но да, конечно, никто другой не может пользоваться чаем из Гравьер. В голове бешено суетятся мысли. Все ли еще сестра красива, со своими кудрями и золотыми глазами, унаследованными от Кармин? Постарела ли она? Все ли еще они похожи после стольких лет? Сестра жива, она придет, а раз Агония не умерла, то, в конце концов, надо будет спросить, почему среди всех дел, на которые та нашла время в течение жизни, она не сочла нужным сообщить, например, о том, что жива.

Фелисите снова давит на педаль.

На этот раз, когда она проезжает мимо призрака девочки на обочине, всплывает совсем другое воспоминание. В эту среду на дороге, ведущей к долине Чудес, ей представляется Агония.

Фелисите до сих пор называет сестру тем ласковым именем, от которого постепенно отказалась мать.

Им по двенадцать лет.

Беззубо ухмыляясь под намордником, Нани забирается в окно булочной, словно насекомое. Когда Кармин уходит, ее улыбка становится еще шире.

Фелисите входит через дверь, звякнув колокольчиком, и здоровается с месье Пьетро, который явно не очень-то рад ее видеть. Никто из деревенских жителей не хочет иметь ничего общего с двумя маленькими дочками пастуха. С одной – потому что она ползает и громыхает в тени, покрытая копотью, а с другой – потому что она разговаривает с мертвыми и говорит правду, которую не хотят слышать. Но булочник скрывает неприязнь еще хуже, чем остальные. Так что с ним сестры церемонятся еще меньше.

Фелисите довольно вежливо спрашивает, помнит ли он, как ее сестра закатила истерику в булочной, которую потом пришлось закрыть для ремонта на целый месяц. Булочник становится бледнее, чем непросохшая краска на стенах. Ответ на вопрос написан у него на лице.

Фелисите вываливает на него вереницу жестоких истин, которые ощущаются на языке как спелые фрукты: про лысину, которую почти не скрывают зачесанные набок волосы; про хлеб, который деревенские покупают только потому, что другого нет; про дочь, удивительно схожую с племянницей; про жену, которую все считают слишком красивой для него…

Эту литанию прерывает звон опрокинутой посуды.

За спиной у булочника, повиснув под потолочной лепниной, как большой паук, Нани по локоть запустила руку в коробку с конфетами. Шея у нее обмотана леденцовыми бусами.

Когда булочник кидается к ней, она уже сбежала через окно. Фелисите, как всегда вежливо, желает ему доброго дня, затем неторопливо выходит, оставляя позади яростно дребезжащий колокольчик, и направляется туда, где за деревней начинается лес.

Пробирается между деревьями, обходит поваленный ствол, поднимается к расщепленному пню и огибает скалу. Там ждет сестра с добычей.

В лесу она может смело снять намордник. В этом уголке леса близнецы устроили штаб. Когда мать уходит, они проводят время на этой опушке, принадлежащей только им. Со временем бабочки Агонии уничтожили тут все, что можно было уничтожить. Убежище сестер похоже на логово дракона – огромное гнездо из костей, валежника и выцветшего мха, украшенное лишь гигантскими цветами, которые выросли там, куда попали капли слюны Агонии. Да кое-какими книгами, которые Фелисите тайком приносит из школы, чтобы научить сестру читать. Для защиты они развесили по кругу на сухих стволах лиственниц раскрашенные черепа птиц и прикололи больших бабочек.

Увидев сестру, Нани жестом показывает на груду сладостей, словно хвастается своими сокровищами. Она сидит на перевернутой коробке от конфет, зажав деснами шоколадную сигарету, как маленький пират.

Мясо, фрукты, хлеб – все зеленеет и портится от ее слюны. Все, кроме сладостей. Фелисите думает, что дело в красителях, которые туда добавляют.

– Смотри, я взяла много бус…

Нани показывает ожерелье из леденцов пастельной расцветки. Они предпочитают ожерелья из конфет, потому что это и лакомство, и украшение. Два сокровища в одном. Чтобы не ссориться при дележе, они разыгрывают добычу в карты.

Фелисите раздает, а Нани притворяется, что курит свою шоколадную сигарету. Затем, сидя лицом к лицу в гнезде, они смотрят друг на друга поверх карт в руках. Нани вдруг произносит что-то вроде «Кто выиграет, станет настоящей королевой Мон-Бего навсегда» и без предупреждения кладет первую карту на пень между ними.

Фелисите опускает карты и протестует: в прошлый раз она выиграла партию, победитель которой выигрывал все партии до и после, вплоть до конца света. Она – настоящая королева Мон-Бего.

– Да, но на этот раз та, которая победит, правда выиграет все игры во всем мире, и она правда будет настоящей королевой всей долины Чудес на веки вечные.

Фелисите возвращается к игре, подражая позе сестры: глаза прищурены, в уголках губ сквозит хищная улыбка. Карты падают. Девочки вскрикивают. После каждой сдачи победитель получает бусы.

Фелисите выигрывает все.

Через час, развалившись на широких, как подушки, листьях, они разворачивают блестящие фантики. Эгония, как обычно, обвиняет Фелисите в жульничестве, просто из принципа. И просит оставить ей хотя бы голубые бусины.

Фелисите выхватывает у нее фальшивую сигарету и тоже притворяется, что курит.

– Ты же знаешь, что они все одинаковые на вкус, правда?

– Неправда. Голубые самые вкусные. Они с малиной.

– Глупости. Да и откуда тебе это знать, если ты их откладываешь, но не ешь?

– Неважно. Когда-нибудь у меня будет много-много-много голубых бусин, так много, что я смогу сделать бусы, которые покроют меня целиком.

– Ах вот как? И что ты будешь с ними делать?

Нани отбирает сигарету и ложится на спину. Фелисите ложится рядом. Глядя, как колышутся на ветру сухие вершины деревьев, Нани отвечает:

– Я поднимусь на самую вершину Мон-Бего и стану невидимкой. Меня будут путать с небом. Будут удивляться, почему кусочек неба шевелится, но ничего мне не скажут. Ничего мне не сделают. Потому что к небу никто никогда не пристает. И это оно решает, на кого обрушить бурю.

Фелисите берет ее за руку и после долгой паузы добавляет:

– Для этого тебе надо сначала выиграть в карты.

Так они жили, когда Кармин покидала их, ничем не обремененные, свободные приходить и уходить. Фелисите не очень любила эти недели. Без материнского тепла овчарня казалась мрачной. Хотелось, чтобы Кармин читала ей сказки и гладила по лбу. Но она видела, как сестра улыбается шире, чем обычно, и ничего не говорила.

Нани дышалось