на постель. Думать лежа получалось плохо. Я лежал на спине, на боку, потом опять на спине, но уже с заложенными за голову руками. И все равно ничего путного в голову не шло. Мыслительный процесс начал оживать только после того, когда я, прямо в трусах и, как зек-сиделец, начал мерить шагами комнату. От стены до окна и обратно. Вот он, еще один неоспоримый повод выйти из замкнутого пространства на волю.

После душа быстро побрившись найденным в ванной эльвириным подмышечным станком, я умылся и почистил пальцем зубы. Пошарился в шкафчике в поисках какого-нибудь лосьона и с досадой обнаружил две не распакованных зубных щетки. Перечищать зубы не стал, но и лосьона не нашел. Мазать лицо чем-то из флакончиков с откровенно женскими запахами и иностранными буквами я не рискнул. Выйдя на улицу и оглядевшись, направился к остановке. По своим нехитрым расчетам я еще вроде бы успевал. Мне очень хотелось увидеть Нагаева, но звонить ему я не решился. Осознанно не решился. Вова моя устойчивая связь и поэтому он по всем канонам должен быть на прослушке. Рассудив, что в Советском РОВД меня вряд ли кто-то ждет вживую, я направился именно туда.

Выйдя из автобуса сорок первого маршрута, я не пошел наискось через двор, а направился на угол. Спустившись в цоколь канцелярского магазинчика, я соблазнился там студенческим тубусом и дермантиновой папкой. Расплатившись на кассе, вышел на Запорожскую и пошел к райотделу, до которого оставалось не более двухсот метров. Потраченных на никчемные мне аксессуары денег, было не жаль. Зато теперь я был больше похож на студента старшекурсника, чем на следователя.

Пройдя через центральный вход, я сразу направился в службу участковых. И наткнулся на закрытую дверь. Отлично, значит, развод еще не закончился. Подпирать в коридоре стену я не стал и отправился ближе к лестнице, по которой от Тарасова скоро потянутся мои бывшие сослуживцы. Засветиться я здесь не боялся, так как этот визит был одноразовым и с Вовой мы пока встречаться будем очень редко и очень осторожно.

Нагаев находился в задумчивости и спускался одним из последних. Поэтому со всеми коллегами ручкаться мне не пришлось. Шалые глаза моего друга светились счастьем, вчера он впервые побывал в гостях у матери, которая после бракосочетания и прописки демонстративно для соседей и ЖЭКа проживала в хоромах профессора Лишневского. Вова до сих пор еще не отошел от придавивших его впечатлений. Впрочем, это как раз неудивительно, обычному среднестатистическому советскому человеку было от чего впечатлиться при посещении обкомовских пенатов.

— Серега, уж на что я участковый и во всяких квартирах побывать довелось, но такое я впервые увидел! Там, знаешь какие потолки! А двери… Вспомнив о дверях ректора Лишневского, Вова снова отрешился от суетной действительности и завис по ту сторону сознания. Я понимал своего друга и был за него рад, но меня поджимало время.

— Вова! Нагаев! — толкнул я его в плечо, — У тебя еще будет время помедитировать, мне твоя помощь срочно нужна! — для надежности я посильнее ткнул друга и на этот раз под ребра.

— Говори! — проснулся боевой товарищ, — Я для тебя теперь все сделаю! Я и раньше бы всё сделал, а теперь вообще, всё! — и тут же опять съехал с глузду, — Серега, мы там со Светкой были. Так она второй день плачет. Не верит она, что мы там жить будем! Лучше бы я ее с собой туда не брал! — Вова договорил и опять ушел в себя, глядя сквозь меня пустыми стеклянными глазами.

— Нагаев, твою татарского бога мать!! — я начинал уже злиться на своего друга, — Меня не сегодня-завтра на шконку присодют или еще чего хуже, а ты тут стоишь и пальцем в жопе ковыряешься! Проснись! Вова, бл#дь!! — и я уже почти из всех сил сунул ему по ребрам.

Друг болезненно скривился, но взял, таки себя в руки и мы отступили под лестничный марш.

— Ты же своего «Мастера» в «Динамо» получал? — я побольнее сжал предплечье друга.

— В «Динамо», — подтвердил Нагаев, — Я с шестого класса, как пришел в «Динамо», так и всегда только в нём был! Даже, когда в технаре, в КИПТах учился, то не за «Буревестник», а за «Динамо» всегда боролся! — Вова явно гордился своим патриотизмом и верностью родному обществу.

— Значит, ты и на динамовскую базу вхож? — затаил я дыхание, — Ну, чтоб не, как я, мент обычный, а как родной и свой в доску?

— Так я же тебе говорю, я там с шестого класса жил практически! А два месяца в году, жил там в самом прямом смысле. Плюс сборы. Ну и соревнования, — удивленно смотрел на меня друг, не понимая такого моего интереса к его спортивной судьбе и к его родственным отношениям со спортобществом.

— А ты знаешь, где там важные командировочные останавливаются? В каком корпусе, в каком крыле и на каком этаже? — задал я вопрос, из-за которого, собственно, и приехал проведать друга.

— Знаю! — снова не разочаровал меня мой лучший друг, — Только их не в корпусе селят, их селят в коттедже. Там в дальнем углу базы, за своим забором, два коттеджа стоят и один из этих домов люксовый. Вот в нем шишек и селят!

А это уже плохо! Локализованная зона за отдельным забором. И дом тоже отдельный, а не общий корпус, в котором постоянно кто-то шарахается.

— Ты можешь туда съездить и аккуратно поспрашивать про троих мужиков, которые сейчас там квартируют? Москвичи они.

— Могу! — сразу согласился друг, — Когда надо?

— Да вот прямо сейчас! Почту с материалами у Щекаева получишь и езжай! — не стал я давать Вове время на раскачку. — А вечером у Боровиковой в комплексе встретимся и ты мне расскажешь, как съездил.

— Боровикова уже не в комплексе, её неделю, как на весь соцкультбыт назначили! — сообщил мне новость Вова. — Звонила мне она, про тебя спрашивала. Говорит, что все помнит и всегда готова отплатить добром. Про деньги опять заикалась, но я ее шуганул. Всё, как ты велел.

— Растут люди! — порадовался я, — Но кто-то же вместо нее там остался? Чтобы нам с тобой явку предоставить?

И в ответ на подтверждающий кивок я велел Нагаеву в шесть вечера быть в общаге. На том мы с