и жаркая. Слава богу я просто сверну шею. Сделав последний кувырок я почувствовала, что какая-то суперсила поднимает меня в воздух.

– Я говорил, что нужно идти в нормальный клуб, – услышала я голос, от которого превратилась в огромную, толстую мурашку. Задергалась в сильном захвате чужих рук. Мозг лихорадочно искал пути отступления. – Почему ты притащил меня сюда, Миха? Признавайся, так изощренно ты пытаешься от меня избавиться?

– Надо было сидеть дома, – ответил писклявый фальцет помощника моего задания.

– Мадам, вы не ушиблись? – хохотнул Холод, ставя меня на ноги. Потом присмотрелся и в его глазах я увидела удивление, тут же перешедшее в торжество. – Опа, Михуил, смотри какая птица попалась в наши с тобой сети. А ты говорил, что ничего хорошего из моей затеи с танцами не выйдет. Ку-ку, Гриня.

Я сделала шаг назад и уперлась спиной в каменную стену, точнее в секретаря чертова мерзавца, понимая, что варианты отступления тают на глазах. И теперь мне точно кранты.

– Глупый маленький лягушонок. Само провидение…

– Вон, эти во всем виноваты, – заорала Варькина. Вот за что я люблю мою подругу, так это за то, что она быстро ориентируется в любой ситуации. И теперь оценила ситуацию со скоростью пули. Загрохотали шаги сотен ног по полированной плитке, музыка заревела тяжелым металлом, воздух запах звездюлями и смертью. Но Холод еще ничего не понял. Смотрел мне за спину с интересом.

– Бегите, – вякнула я, но было поздно. Толпа смела нас, поглотила и пожевав меня, выплюнула, свившись в торнадо над несчастным миллиардером.

– Валим, – заорала над моим ухом Лизка. Что-то дернуло меня и потащило к выходу, от которого с брандспойтами неслись охранники. К счастью они не обратили внимания на трех потрепанных сумасшедших, ползущих к спасительному порталу.

– Ты успела что-нибудь заснять? – пропыхтела мне в затылок Варькина.

– Нет, – пискнула я без сожаления.

– Слава богу у тебя есть умные подруги. Умные, предусмотрительные и оборотистые. И давай, шевели копытами. Сейчас там очухаются и бросятся в погоню. Обычно зачинщикам достается больше всего, – одышливо пробубнила Катька.

Егор Холод

Никогда не думай, что ты венец творения, ведь гордыня страшный грех. Гордыня и глупость – две силы, способные уничтожить, развеять на атомы и засосать в черную дыру. Гордыня, глупость и толстая малявка, у которой совсем нет чувства самосохранения и страха и мозга в маленькой башке. Иначе бы она поняла, что я не прощу ей унижения.

– Ты знаешь кто я? – прорычал я, пытаясь открыть глаз и посмотреть на потрепанного полицейского, составляющего протокол. Ненавижу эту фразу, но видимо прилетело мне не хило, если я начал бравировать своим положением в обществе. Боль в рассеченной брови стала нестерпимой. Я приложил к ране дужку от застегнутых на моих запястьях наручников, чтобы хоть немного унять ее, и охладить кипящий от злости и беспомощности мозг. Получать по морде – становится дурной традицией. И появилось у меня это развлечение ровно в тот поганый момент, когда я впервые увидел чертову Промсардельку. В жизни столько меня не били по голове, в которую я между прочим не только ем, как за последние несколько дней. Даже в детдоме не трогали, знали, что ответка прилетит незамедлительно. А тут, я прямо в растерянности. Шокирован я. Ну ничего, найду Лягушонку и надеру ее сдобную задницу. От этих мыслей меня обуяла непонятная истома, теплом растекающаяся по телу, стирающая боль как анестезия. Наверное голову мне все же повредили, и это прискорбно.

– Господин Холод, в первую очередь вы нарушитель правопорядка, – выдохнул лейтенантишка, похожий на дохлого кузнечика, которого природа по ошибке наградила торчащим во все стороны редкими волосенками и глазами, как у кота из Шрека. – Ночной клуб понес материальный ущерб. Ваш приятель покалечил десяток человек, напольная плитка побита, про посуду, мебель и дискошар я уж молчу.

– Дискошар тоже мы снесли? – приподнял я покалеченную бровь, от чего меня перекосило. – Но как?

– Ну, технически да. Когда ваш друг кинул в него диджеем, дорогостоящий прибор отвалился и проломил звуковой пульт заведения, – хмыкнул облезлый. Черт, ну почему я не послушался Мишку? Надо было засесть в ВИПе и обставить все входы и выходы охраной. Я захотел быть ближе к народу и веселья. Повеселились, блин. И виновата во всем бешеная Промсарделька. Как ее только занесло в это чертово гнездо порока?

– Зябзиков, – раздался со стороны кабинетной двери громоподобный голос и в поле моего зрения появился невысокий тучный крепыш в идеально отглаженной форме и с большими звездами на плечах. – Зябзиков, ты дурак? Ты почему не доложил? Господи. Егор Семенович, как вы? Этого дурака мы накажем. Зябзиков, извинись перед господином Холодом за причиненные неудобства. Господи, боже. Простите нас. Это все фатальная ошибка. Зябзиков, твою мать, ты что не видел, что перед тобой почетный гражданин нащего города, слуга народа. Не будет тебе премии.

– Богом меня еще не называли, – глупо икнул я.

– Это правонарушитель, – упрямо выдвинул вперед челюсть несчастный летеха. С фамилией ему тоже не повезло, болезному. – Я действовал в рамках закона.

– Наручники, Зябзиков, где ключ? – прошипел генерал. – В рамках закона придурков ты действовал? Хрен тебе, а не премия.

– Но…

– Полгода без премии…

– Генерал, я не в претензии, – прохрипел я, растирая затекшие от браслетов запястья. – Парня поощрить надо, наоборот. Сразу видно, что он честный. И еще, у меня личная просьба.

– Все что угодно, – мгновенно откликнулся начальник.

– Мне нужны съемки с видеокамер, адреса зачинщиц драки и Михаил, которого ваш Зябзиков запер обезьяннике с асоциальным элементом.

– Зябзиков, в обезьянник? Господи… – простонал генерал, и так посмотрел на подчиненного, что будь я на его месте, тут же бы осыпался прахом к начищенным ботинкам толстяка. – Все получите в течение суток. Баб найдем, землю перелопатим.

– Прекрасно, если найдете коз быстро, ваш участок обзаведется всем необходимым оборудованием, – криво ухмыльнулся я и спрятал за спину руки на всякий случай. Вдруг лобзать вздумают. А я не люблю телячьих нежностей от людей в погонах.

Мишка ждал меня на крыльце, вопреки своим убеждением вертел в руках «раковую палочку» и задумчиво смотрел вдаль полными грусти глазами. Выглядел бравый дружище так, словно его пропустили через мясорубку несколько раз, а потом наспех слепили