От этих мыслей настроение у Чарльза, ехавшего на юг острова, в Амитивилль, улучшилось. Это был его первый визит к Эвану и Рейчел, которые удивили его своей роскошной квартирой со стенами персикового цвета.

— Так какие у тебя планы? — спросил он сына, как только невестка ушла на кухню. — Собираешься записаться в армию добровольцем?

— Ну да, наверно. Я-то с удовольствием. Но, боюсь, придется повременить, пока Рейчел немного… освоится. Видишь ли, она беременна. Мы только на этой неделе узнали.

— Вон как. Да, это все малость усложняет. А впрочем, армия хорошо позаботится о ней и о ребенке.

— Я знаю, отец.

— Я знаю, что ты знаешь, и, уверен, ты поступишь наилучшим образом.

Но в душе он был глубоко разочарован. Всю дорогу сюда, сидя в такси (шансов самому сесть за руль у него было не больше, чем командовать ротой солдат), он твердо рассчитывал услышать нечто совсем другое.

— Кофе, джентльмены?

Рейчел вышла из кухни, держа в руках поднос с яркими чашками, сахарницей и молочником, и теперь Чарльз должен был сказать несколько приятных слов о том, как он был рад узнать о будущем ребенке.

— …но не исключен вариант, — продолжал Эван, — при котором меня никто не спросит. Призовут, и все дела.

— Ну, это уже будет другая история.

Чарльзу немного полегчало. Хоть это и другая история, но, пожалуй, не хуже первой: из числа призывников тоже готовят офицеров.

Уже на выходе, влезая в пальто, после того как его провели через «персиковую» комнату и еще одну, до прихожей, Чарльз решил задать вопрос, вызвавший некоторую неловкость.

— Сколько, ребята, вы платите за эту квартиру? Эван трусливо потупился, и вид у него сейчас был довольно глупый, как у провинившегося подростка, зато Рейчел без обиняков назвала сумму аренды, словно не предвидя возможных осложнений.

— О! — Чарльз обомлел от такой цифры. — Вообще-то это немного… вообще-то это немного чересчур, вам не кажется? Это раза в три-четыре больше, чем следует, если ты еще не отказался от планов поступить в инженерный колледж. Не глупо ли, Эван, так сорить деньгами?

Конечно, завершать свой визит на недовольной ноте — это не самый лучший вариант, и Чарльз это понимал, но он твердо вознамерился не сходить с места, пока сын не посмотрит ему в глаза, как настоящий мужчина.

— Мне кажется, я это потяну, отец, — ответил Эван. Что ж, по крайней мере, он поднял голову и смотрел куда нужно. — А главное, пойми, нам здесь нравится. Нам обоим здесь очень нравится.

В марте призывная комиссия вызвала Эвана на медосмотр.

Рейчел старалась держать лицо, как это делают молодые жены в кино, но весь мучительный процесс приготовления мужу завтрака прошел у нее под знаком подступающих слез. У нее было такое чувство, словно ее мужа уже забрали в армию или даже перебросили за тридевять земель в боевую часть.

На самом же деле все, что от него сегодня требовалось, — это переходить с места на место в гулком спортзале среди таких же, как он, сотен голых мужчин с выведенным на груди помадой порядковым номером и висящим на шее вещмешком с «личными вещами». Вся процедура оказалась необременительной, ибо врачи работали быстро, но и этого времени Эвану хватило, чтобы с удивлением обнаружить, что формирующийся у него в голове образ марширующего солдата ему определенно нравится.

Он не сомневался, что сумеет выдержать тяготы и унижения начальной военной подготовки, страшнее которой, говорят, ничего нет, и что сумеет полюбить до блеска начищенную и хорошо смазанную в меру тяжелую винтовку М-1, а к ней уже хотелось заполучить в придачу каску, и рюкзак, и ремень с патронташем, и солдатскую флягу, стукающую тебя по заднице, и портянки, и высокие армейские ботинки.

Он уже мысленно слышал оживленный говорок и смех в бараке и отрывистую звонкую перекличку, сопровождающую выдвижение его взвода на огневой рубеж перед рассветом, и уже грезил буйными пирушками в ночных барах и утехами с бесстыжими, но такими желанными деревенскими девчонками в захолустных гостиницах.

Он пересечет океан на военном корабле, набитом новобранцами, как бочка сельдью, затем будет долгая тряска в грузовике, и долгое ожидание, и долгий полуголодный марш-бросок по разбитым чужеземным дорогам до линии фронта, и в конце концов он доподлинно узнает, что это за штука, «боевые действия», — и этого он тоже жаждал.

— Шепард, Эван?

Его выдернули из шеренги призывников и направили обратно к врачу, который подверг повторной, более тщательной проверке его среднее ухо. Покончив с этим, врач сел за стол, вооружился половиной сэндвича с салями и авторучкой, вписал «F-4» в стандартный бланк и с жадностью запустил зубы в сэндвич. Очевидно, он был из той породы людей, кто может одновременно писать и говорить; сочиняя свое короткое резюме, он успел сделать исчерпывающее пояснение, роняя крошки и не давая Эвану возможности даже рта открыть.

— Перфорированные барабанные перепонки, — сказал он, не переставая жевать. — На твоем месте я бы не пытался попасть на флот или в морскую пехоту, только зря людей дергать. С такими ушами тебя все равно не возьмут.

— Боже, спасибо тебе. — Рейчел воздела глаза к небу, услышав новости. — Господи, я так рада, просто гора с плеч, а у тебя?

Он не знал, что ей ответить («Трудно сказать»; «Наоборот»; «И да и нет»), и потому промолчал. Он открыл холодное пиво и сел с мыслью, что потребуются время и тишина, чтобы во всем этом разобраться. Обведя взглядом комнату, он подумал, что их просторная квартира как будто съежилась. Странным образом она сделалась похожей, и внешне, и по ощущениям, на скромную квартирку в Хантингтоне, где он с Мэри Донован жил когда-то, вот только платил он сейчас в три с лишним раза больше.

— Дорогой, ты не хочешь позвонить отцу? — спросила его Рейчел. Она начала так к нему обращаться за неделю или две до свадьбы, и поначалу его это умиляло, но в последнее время стало казаться перебором.

— Не сейчас, — ответил он. — Позже.

— Ну, как знаешь. А вот мне не терпится сообщить эту новость маме, да и папе тоже. — Она решительно направилась к телефону в другом конце комнаты.

— Не надо.

Резкость, с которой он это сказал, заставила ее остановиться и обернуться.

— Но они так обрадуются, Эван.

— Послушай, сядь, а? — сказал он и жестко повторил: — Сядь. Сядь. — Это прозвучало как команда, отданная суетливой, но хорошо тренированной собаке, и Рейчел подчинилась.

Если бы он заговорил так с Мэри Донован, она бы уперла руки в бока и послала его куда подальше. Что ж, вот вам разница между сосунком и зрелым мужчиной. В юном возрасте он имел дело с гордячкой, которая за словом в карман не лезла; сейчас, как человек взрослый, он заслужил, чтобы рядом была послушная женушка, такая же, как у других мужчин.

Но разве другие мужчины в самых разных странах не расставались в эти дни со своими женушками? Разве они не пускались в опасные авантюры, рискуя жизнью, не зная, когда это закончится, и по большому счету не желая знать. Не будучи готовы к смерти, они допускали вероятность такого исхода, и с этой возбуждающей мыслью они будут просыпаться до конца своих дней.