Ограбление происходило не в банке — оно происходило в сердце преступника. Данте слышал о сокровище Гаметы, и сердце его раскрылось как растекающееся пятно крови. Когда пришла информация, это было воистину необычно.

Идя по следам от бункера в паутину и к иглобару, он узнавал больше — часто от готовых взорваться бомбо-зомби, хватавших его за руку и заставлявших бродить рядом. Книга читала читающего и, настроившись, рассказывала историю, начинающуюся с текущих обстоятельств своего читателя. В ней был гемисинковый осциллятор, его гипнотизирующий. Где-то в книге был проход. Читатель уходил в него и терялся прежде, чем понимал это. Книга была идеальным ролевым сценарием, лабиринтом, точно настроенным на личность участника. И была она затянута в винил. И хранилась в сейфе Банка на Торговой Улице.

В банке действительно был сейф, зарегистрированный на «Барбанеля». Данте нашёл преступление как давно потерянного брата.

Роза Контроль заставила его дать обещание не разжигать книгу, пока они не будут далеко и в безопасности. Но он уже листал, настраивал подстатьи, углублялся. Он нашёл сцену, где Бифф Барбанель смотрит на книгу под названием «Избивая Сержанта»: кликнув на заголовок, Данте обнаружил, что может вывести полный текст «Сержанта», в котором блестящий математик стреляет в себя из пенного пистолета и тонет. Незадолго до этой развязки футбольный тренер цитирует «Гимн Ссоры», и Данте раскрывает текст одним кликом. В «Ссоре» идут многочисленные отсылки на придуманного автора «Мыслебака», в котором фанатик сжигает копию «Паращита», где есть сцена, в которой ленивый монах листает «Вяжу связующие узы», на обложке которой цитируется «В твоих снах». «В твоих снах» содержит отсылку на «Кровавый отдых», в котором один из персонажей жуёт страницу из «После будущего» и плюётся ею в пробегающего спортсмена. Семьсот уровней, каждый уровень — новая книга, каждая написана в «стремительном» стиле и осуждена ради экономии времени. Это водоворот подстатей, движущихся быстрее света.

Рядом с центром гиперсубтекст вздулся помойкой. Границы размылись в повествовательный метапоток. Персонаж пытается определить средний период полураспада клише, выстреливая погребальное благочестие через ускоритель частиц, но из-за пробоя изоляции сам заражается и несёт херню. Пилот истребителя орёт ругательства в интерком, чтобы доказать, что на его личность не влияют изменения скорости полёта. Заключённый при перевозке убеждает копа, к которому прикован наручниками, что коп из них более виновен, и тот убивает заключённого и совершает побег. Разгоняясь в фейерверке информации и подслушивая разговор, описывающий превращение преступления в искусство, привнося в него ощущение полной специфичности, Данте ныряет в рассказ, в котором лежит, раненый и сдавленный, в труповозке, живой или мёртвый. Факт или вымысел? Недостижимый, он устремляется в глубь себя.

Фасад банка горит, как экзотический напиток.

— Гарпыч, тебе тепло? — Блинк перекрикивает шум. — Последние дни Рима, ага? Многое объясняет. Если Рим не в один день строили, почему там такой бардак, улавливаешь мысль? Эй, танкисты, — тащите эту каштановую пушку отсюда и зачистите место преступления.

Пушка Дювалла отъехала, и огневая команда принялась за приготовления, когда Блинк со Спектром отвалили к ларьку с едой.

— Если хочешь преследовать нас, Гарпыч, мы направляемся в верховскую берлогу — Терри Герион твой человек. Главная берлога паркеризована. Эй, о чём я думаю, Бенни? Дай на Паркера сигнал всем постам. Он проклянёт день, когда вылетел из родильного канала. И давай проясним раз и навсегда, Бенни: картошка может вырасти только из картошки?

— Думаю, да, Шеф, — сказал Бенни, рвущийся уйти.

— Ты думаешь, — зловеще громыхнул Блинк. — Думаешь, самый умный, ага.

Бенни неуверенно ухмыльнулся.

— А? — взглянул на него Блинк. — Думаешь, от твоего обаяния кошечки будут выскакивать из рубиново-красных пижам.

— Мне надо идти объявлять сигнал всем постам, Шеф.

— Слушай, Бенни, мне это нравится не больше, чем тебе, эй! — Но Бенни уже удрал. Блинк повернулся к Спектру: — И это парень, который хотел играть в саунд-треках к фильмам на трубе. Ты видишь смысл?

— Слушай, Генри, про вот это ограбление банка — если Локоть отыщется, я хочу псевдопредставлять его. Мне нужно для сетей громкое дело. Последнее моё — убийство О’Лири, помнишь? Хоть убийцу и записали на камеру, и никто не сомневался, кто это был.

— Конечно, помню — дали два года, ага?

— И это было только вступительное замечание.

— Конечно, но Гарпыч, — сказал Блинк, открывая газировку о зубы продавца, — я не хочу, чтобы кого-нибудь обнимали и отпускали в комнате судоложества. Или кто-то украсит Олимп, или не будет развязки.

— Генри, это моя работа — исправлять правду, и если для этого надо ослепить эти Отколовшиеся Штаты, кто мне что скажет? Весь этот город суть дымящийся пистолет невежества, в конце концов. Мы поимеем солидную двуличность.

— Ты хотел сказать — публичность.

— Наверно, таки да.

Банк просел, и они отправились к нему снять пробу.

Внутри Блинк повёл поточным фонарём по банковскому этажу — все поверхности были покрыты чёрным дёгтем, и его сапоги издавали хлюп-хрипающий звук липучки, когда он шёл к хранилищу. Воздух пах жареным мясом, и он начал мечтать, как выйдет отсюда ради достойной пищи. Когда он из курноса танкиста опустошил четыре боба в соответствующий сейф, Спектр появился в дверях хранилища.

— Аккуратная работа.

— Аккуратная, как рулет с вареньем, вдавленный в решительно стиснутый рот, — пробурчал Блинк, доставая отрезанную руку. — Знаешь, в старые дни привыкли отрезать лишнее герцогам воров.

— Чему быть, того не миновать.

Блинк швырнул руку назад и достал затянутый в винил тезаурус. Полистал.

— Глянь сюда. Постреляв в кого-нибудь пару часов, думаешь, что знаешь его. «Непорядочный, небрезгливый, скользкий, хитрый». Отлично, у нас кто-то заработал восемь лет.

И в этот момент Спектр начинает сомневаться в избранной стратегии. Стремление Блинка к возмездию слепо — как заводной солдатик, он должен ударить что-нибудь, прежде чем сменит направление.

Воссоединившись с бригадой зачистки снаружи, Спектр берёт пиво и смотрит, как банда стремительных пацанов роится вокруг танка, который запечён в основании лифта. Хотя и слишком бедные, чтобы вызвать его интерес, эти сопляки могут опознать ценный труп.

Когда от инфомальчиков проходит сообщение, что тело, подходящее под идеитификат Данте Локтя, было вытащено раньше, только Спектр и Тредвел Подследственный выслушивают новости с подобием уважения — и покидают сцену в скрежете шипованных шин. Все остальные припухли и среди драк и расистских танцев согласились, что всё дело стало потерей времени.

На углу Цапли труповозка потеряла управление и вторглась в витрину магазина, задние двери распахнулись, выплёвывая мертвецов, как червей из урны. Данте Второй выполз из груды трупов и, истекая кровью, разлёгся на дороге. Именно это он называл «Итальянским видом». На его пузе пятна засохшей крови расползлись, как бабочка Роршаха.