их и кормил. Я царапалась, брыкалась и издавала нечеловеческие звуки, пытаясь собраться с силами, чтобы продолжить борьбу. Я знала, что со стороны это, вероятно, звучало так, как будто мы занимались диким сексом, потому что он тоже издавал странные звуки.

Каким-то образом мы добрались до окна, и у меня возникло ощущение, что он собирается просунуть в него мою голову. Может быть, он решил, что драться со мной не стоит. Он просто прикончит меня на месте, и дело с концом.

— Хорошо! — крикнула я, едва узнавая звук собственного голоса. Он был полон наглости, но при этом звучал так устало. — Хорошо! Я сделаю, что захочешь. — Он остановился, но хватку не ослабил. — Я… Я сделаю все, что ты захочешь.

В квартире было жарко - кондиционера не было... и единственное, что я ощущала - жжение от пота, который струился по моим ранам. Жар его дыхания обволакивал меня, словно жар миллиона огней, обжигающих мою кожу.

Медленно, без всякой борьбы, я позволила ему повернуть меня лицом к себе. Он отпустил мои руки, и когда его губы коснулись моих, пот с его волос брызнул мне на лицо, я потянулась назад и схватила Веру с подоконника.

Я ударила его изо всех сил, разбив ее маленький горшок о его голову. Глиняный горшок прижимался к его виску, пока я не пошевелила рукой, и его осколки не осыпались на пол. Я смутно помнила ошеломленное выражение его лица, прежде чем схватить «Путешествие», осколок керамического горшка цвета терракота и мои шлепанцы, и побежать так быстро, как только могла, в темноту переполненных улиц.

4

МАРИПОСА

Когда взошло солнце, я дала официантке небольшие чаевые в ночном кафе, где сидела. Она была достаточно мила, чтобы позволить мне остаться на ночь, постоянно наполняя мою чашку, так что мне не пришлось спать на улице. Она даже принесла мне кусок яблочного пирога, которому, судя по вкусу, было больше двух недель, но так как я уже давно ничего не ела, это была самая лучшая еда на свете.

Может быть, ей стало жаль меня, потому что я была вся избита. Окровавленный нос, опухшие глаз и губа, куски штукатурки со стены, застрявшие у меня в волосах. Скоро у меня на лбу расцветет синяк. Он болел при прикосновении и сильно распух. Несмотря на то, что это только привлекло бы больше внимания ко мне, я откинула волосы назад, используя заколку-бабочку, чтобы убрать их с лица.

Вера. Она спасла мне жизнь. От этой мысли мои глаза наполнились слезами, но я проглотила ком эмоций, не дав слезе пролиться. Плач ни к чему не приведет. Он никогда ничем не помогал.

Выйдя на улицу, я сунула теннисные туфли в сумку и надела мои однодолларовые шлепанцы. Они идеально подходили по размеру, но я не носила их часто, потому что, во-первых, я их берегла, а во-вторых, их долгое ношение приводило к появлению водянистых мозолей между большим и вторым пальцами ног. Но они защищали мои ноги, и я была рада тому, что они у меня есть.

Также я была рада, что мое «Путешествие» снова со мной. Я провела большую часть ночи, записывая что-то между страницами. Я даже нарисовала Веру в горшке на память. Все остальное время я раскрашивала в детской книжке-раскраске. Было что-то действительно расслабляющее в том, чтобы раскрасить всех этих принцесс и оживить их.

Парень, идущий по улице, толкнул меня, отчего я отступила на шаг. Он был в наушниках и не обращал ни на что внимания, но удар заставил меня остро прочувствовать последствия драки.

День обещал быть долгим.

Мне некуда было идти, и никого не было видно, и я позволила своим ногам нести меня в любом направлении. Я села на паром до Стейтен-Айленда и, немного погуляв, вернулась обратно. Посетив несколько рынков и совершив прогулку по Бродвею, затерявшись в толпе на Тайм-Сквер, немного позже я вернулась в пятизвездочный ресторан «Маккиавелло».

Как раз в самый разгар ужина. Должно быть, здесь был предусмотрен дресс-код, потому что никто не пришел в джинсах. Насыщенный запах духов и тонкий шлейф мужских одеколонов витали в воздухе улицы. Все это маскировало тот факт, что в Нью-Йорке было жарко, а мусорные баки будто засунули в раскаленную духовку. Пот покрывал мою кожу, и я чувствовала себя покрытой коркой. Надеюсь, ароматы богачей замаскируют и мой запах.

На этот раз я не смотрела в окно, а держалась на почтенном расстоянии. Я прислонилась к стене, наблюдая, как люди приходят и уходят. Мне было безумно скучно, и я решила пойти в библиотеку. Иногда я торчала там и читала целыми днями. Но мои ноги болели (на самом деле болело все мое тело), и мысль о том, чтобы немного посидеть и пораскрашивать, казалась более привлекательной. Потом я бы отправилась в ночлежку, стараясь попасть туда до того, как расхватают все кровати.

Достав свои припасы, я начала раскрашивать картинку, на которой молодая девушка в плаще разговаривала со злым волком. Прошло некоторое время, потому что немного похолодало. Опустив карандаш своего любимого синего цвета, чтобы промокнуть зудящее пятно на моем поврежденном носу, я случайно подняла глаза.

Я прищурилась, наблюдая за разворачивающимся перед моими глазами аналогичным сценарием, что и накануне. Умник поспешил открыть дверь в ресторан для парня в костюме, но вместо того, чтобы войти, тот наблюдал за мной. Я подняла один глаз, не в силах открыть второй полностью.

Было трудно отвести взгляд. Когда он посмотрел на меня, я почувствовала себя загнанной в угол, не способной сдвинуться ни на дюйм. Но, как ни странно, это не беспокоило меня так сильно, как должно было бы. Тогда я поняла, что не чувствую осуждения с его стороны, не потому что он осуждает меня, а потому что я осуждаю себя в его присутствии, задаваясь вопросом, как я выгляжу.

Мерв был прав. Я вовсе не была писаной красавицей. У меня были тускло-каштановые волосы, карие глаза — мои гены так и не смогли определиться между золотым, зеленым и коричневым оттенками — и нос... Ну, один парень из района, где я раньше жила, сказал мне, что он у меня, как говаривала его мать, «огромный шнобель».

Джослин сказала мне, чтобы я не переживала из-за того, что сказал мне тот парень. Он ни хрена не понимал, точно так же, как его мать не знала, кто его