«Ты прекрасно знаешь, где я работаю», – пронеслось в голове, но вслух я сказала только:

– Да так, постоянные подработки. Пока нигде не могу закрепиться.

Наконец, в кухню вошла Агата. Я вздохнула с облегчением. Папа, кажется, тоже. Наши отношения натянулись до предела. И я не была уверенна, что их можно хоть как-то наладить.

Остаток вечера прошёл более-менее мирно. Мы поужинали (оказалось, что курица сильно не пострадала), вместе с Агатой отмыли духовку и отправились в комнату.

– А давай что-нибудь старенькое посмотрим! – предложила сестра, забравшись на кровать с ногами.

– Например?

– Гарри Поттера!

Я закатила глаза.

– А ничего поновее нет?

Сестра широко улыбнулась и покачала головой. Делать нечего.

И мы погрузились в просмотр. Вдруг мне показалось, будто и не было четырёх лет, которые я провела вне стен этого дома. Уютные вечера, дурацкие беседы. Последний раз мы так сидели, когда Агате было лет десять.

Время прошло слишком быстро, и мы улеглись спать.

Где-то во втором часу ночи я резко открыла глаза и села на кровать. Сердце бешено стучало. А дыхание сбилось и никак не приходило в норму. Я не могла вспомнить, что мне снилось. Однако, всем нутром ощущала: мне нужен кусочек карамели. Всего один. Чтобы спать. От этой мысли пересохло во рту, а сердце стало стучать ещё быстрее.

Я не брала с собой. Подумала, что вытерплю. И, конечно же, облажалась. Опустившись грудью на колени, обхватила голову и стала раскачиваться.

Беда никогда не приходит одна. Поэтому следом грянули воспоминания.

Я топчусь на пороге в коротких шортиках и тоненькой маечке. Эта пижамка уже совсем потеряла вид. Но папе некогда купить новую. Я дрожу и чувствую усталость. Отец наказал меня за какую-то очередную чушь и выставил из спальни. Чтобы поняла, запомнила, как вести себя неповадно.

Но я стою и не помню ничего, кроме его озлобленного лица. Начинаю всхлипывать. А через секунду чувствую, как намокают щёки. Пока, наконец, робкие слёзы не превращаются в истерику.

Папа вылетает из своей спальни, громко хлопнув дверью.

– Хватит ныть! Ты разбудишь Агату! – рычит он, но сестренка уже и так проснулась и стала хныкать.

Я, чувствуя затылком, что меня ждет, инстинктивно сжимаюсь и жмурюсь. Через секунду отец хватает меня за маечку и тянет так, что швы врезаются в подмышки.

– Папочка, не надо, – умоляю я.

– Почему ты никогда не слушаешь? – злится отец и трясёт со всей силы.

У меня начинает кружиться голова. Плач Агаты, кажется, слышит вся округа. Отец со всей силы толкает меня, и я ударяюсь спиной о дверной косяк. Боль пронзает позвоночник, и я плачу ещё сильнее. Знаю, что в моих интересах сейчас же заткнуться. Но не выходит.

– Прости, папочка, – лепечу я.

Но он только ходит из стороны в сторону, отбивая пальцами нервный ритм на второй ладони. Спина болит нестерпимо.

– Папа, мне так больно.

Агата уже не просто плачет – она кричит, словно её режут. И тут я слышу папин крик, а за ним – ослепляющая всепоглощающая боль. Отец не нашёл способа выместить злость лучше. И изо всех сил замахнувшись, влепил мне пощёчину. Через секунду папа с ужасом понимает, что натворил, подхватывает меня на руки и бежит в ванную. Кровь заливает нос и рот. Я плохо соображаю. Но отчетливо помню его бессвязные извинения и пронзительный крик Агаты, который заглушает всё.

Я тряхнула головой и подскочила с кровати. Больше папа никогда не поднимал на меня руку. Видимо, понял, что так делать нельзя. Но это вовсе не значило, что мне здесь хорошо жилось. Я тихо поцеловала Агату в лоб, наспех натянула штаны, кофту и выскользнула из комнаты. «Напишу сообщение с извинениями позже», – проскочила мысль. В коридоре на полу стоял ночник, который переливался всеми цветами радуги. Похожий был у нас в детстве. Я со всей дури зарядила его в стену в один из плохих дней. Агате он нравился. Поэтому уже к следующему вечеру по настоятельной папиной просьбе я принесла домой такой же.

На цыпочках добралась до шкафа, в приглушённом свете еле нащупала свою куртку среди вороха верхней одежды, натянула шапку и уже стала открывать дверь.

– Сбегаешь? – тихо спросил папа.

Я вздрогнула и выругалась:

– Чёрт бы тебя побрал!

– Ты как всегда красноречива, – хмыкнул отец и выглянул из кухни.

Он был одет в старый халат, который носил ещё во времена моего детства, а в руках нежно покачивал бокал. Не сложно было догадаться, что за напиток был туда налит.

– Незачем так пугать, – огрызнулась я, а затем чуть мягче сказала: – у меня срочные дела.

Папа зло хохотнул и сделал глоток. Я кивнула на фужер.

– И давно ты на стакане?

– Не тебе меня поучать, – ответил он и немного пошатнулся.

Видимо, это была далеко не первая порция.

– Разве это поучения? Просто вопрос, – аккуратно оправдалась я. – Мне действительно пора.

Отец поднял указательный палец, осушил бокал одним глотком, чуть скривился и сухо произнёс:

– Хреновая тебе семейка досталась, что ты тут даже одной ночи провести не можешь, а?

Сосуд моей злости стал потихоньку наполняться. В голове крутились тысячи ругательств и оскорблений, но я пообещала Агате. Поэтому набралась духу и выдавила из себя лишь мягкое:

– Не говори ерунды.

А затем быстро развернулась, повернула ключ, но папа оказался быстрее. Он навис сбоку, словно туча, выбросил руку и загородил мне проход. В голове снова возникла яркая картинка о маленькой Юне, умоляющей «прости, папочка». Я словно вросла в порог. Сердце пропустило пару ударов.

– Ты опять подводишь сестру, – холодно и тихо сказал он.

И тут меня будто окатили ледяной водой. Собрав все силы и волю в кулак, я оттолкнула отца. К счастью, он уже изрядно выпил, поэтому громко повалился на пол. Стакан выпал из ладони, и от давящей тишины показалось, что звон разбившегося стекла слышал весь Джаро. Я сунула руку в карман, ловко вынула либерган и нацелилась на отца.

– Ты сам меня выгнал из дому, – отчеканила я.

От звуков перепалки проснулась Агата. Она выскочила в коридор, нажала включатель света и несколько секунд в недоумении осматривала сцену. Я заметила, что несколько осколков впились в папину ладонь. Под ней уже натекла лужица крови. Укол совести не заставил себя ждать. Сестра подбежала к папе и помогла ему подняться. А затем посмотрела на меня и с нескрываемым ужасом пробормотала:

– Юнона, пожалуйста, убери пистолет!