– Ни в коем случае! – И она сунула руку ему в карман. Пальцы ее сжали пакетик, завернутый в мягкую шуршащую бумагу.

– А вдруг вам не понравится? – сказал он, не шевелясь.

– Понравится. – И она вытащила пакетик. – Мне все равно, что это. Ну-ка, поглядим.

– Откройте, девочка моя. – Он рассмеялся. Эллен с восхищением смотрела на серьги, маленькие изящные серьги с изумрудами.

– К вашему новому вечернему платью, – пояснил Чарли. – В котором вы были вчера вечером.

– Ах, Чарли! Какие красивые! И наверное, стоят страшно дорого. Ну зачем это? Не нужно покупать мне дорогих подарков.

– Нет, нужно, – возразил он. – Нужно, милая моя.

Эллен снова обняла его за шею.

– Слезы? – удивленно проговорил он, отодвигая ее от себя. – Что случилось, милая?

Она покачала головой.

– Ничего. Ах, Чарли, ничего не случилось. И все случилось. – Эллен не сумела справиться с собой, и за первой слезинкой последовали еще и еще, а он крепко обнял ее и спрятал ее лицо у себя на плече.

– Что такое, любовь моя? – Он поцеловал жену в висок.

– Я боюсь, Чарли. Наше время уходит, да?

Он обратил ее лицо к себе, вытер слезы своим большим носовым платком.

– Ничего не изменилось, – твердо сказал он. – Мы по-прежнему здесь, вместе, девочка моя, и любим друг друга. Это совсем не похоже на вас… говорить такое. Я всегда возвращался к вам, так ведь?

– Да, – прошептала она.

– Ну так, стало быть, вернусь и на этот раз. И он будет последним. Обещаю. Мы вернемся в Англию и купим наконец-то дом в деревне, и у вас будет свой сад, и собаки, и кошки, и цыплята, и все, что захотите.

– Мне не нужны кошки и собаки, – сказала Эллен. – И дом, и сад. Мне нужны только вы, Чарли. Скажите, что вы вернетесь. Обещайте, что это будет так… Я не стану без вас жить.

– Любовь моя! – В голосе его слышалось удивление; он снова привлек ее к себе. – Любовь моя, откуда такое настроение? Совсем на вас не похоже. Или я вас забросил? В этом дело? Забросил, да? Я такой эгоист. Мне казалось, вы веселитесь с Дженнифер, с леди Мэдлин, Иденом, миссис Бинг, миссис Слэттери и всеми прочими. Простите меня, девочка моя. Я вас забросил. Но я люблю вас, Эллен, вы знаете, что я вас люблю.

Внезапно она отпрянула, выхватила у него носовой платок и вытерла глаза. На ее покрасневшем лице с мокрыми глазами показалась улыбка.

– Как я глупа! – воскликнула она. – Просто гусыня! И все из-за пары сережек! Они для меня ценнее, чем самые дорогие бриллианты, Чарли. Хотите, я их надену? Хотя с этим розовым платьем они покажутся ужасными. Но все равно, вам придется меня поцеловать и сказать, что я очень красивая. И еще я хочу, чтобы вы рассказали мне все свои старые истории о вашем детстве. О рыбалке, о Рождестве. Хорошо?

– Что за глупая девчонка, – отозвался Чарлз, беря ее руку и нежно целуя. – Вы уже сто раз слышали все эти россказни. Ступайте наденьте сережки, милая, и возвращайтесь скорее за поцелуем.

Весь май и начало июня того памятного 1815 года казалось, что оправдаются слова, которые говорили сыновья встревоженным матерями, мужья – женам, братья – сестрам: предсказания о том, что побег Наполеона с острова Эльба и бегство короля Франции в Гент ни к чему опасному не приведут. Европа надеялась, что все кончится миром, что «старина Бони» никогда не сумеет собрать достаточно большую армию, которая представляла бы угрозу армии, которую собирал в Бельгии герцог Веллингтон, и прусской армии маршала Блюхера, двигающейся ему на помощь. Но даже если Наполеону это удалось бы, он еще крепко подумал бы, прежде чем атаковать силы, во главе которых стоят такие опытные полководцы.

И тем не менее ходили слухи, что французская армия под предводительством своего императора в настоящее время стала больше, чем когда-либо, и что она приближается к Бельгии. На Брюссель ее ведет сам Наполеон. Разумеется, слухам никто не верил, а тех, кто верил, высмеивали. И все же – кто знает? А вдруг это корсиканское чудовище поднимет голову? Ведь он сумел бежать с Эльбы – а разве его не охраняли английские солдаты?..

Так что приготовления союзников продолжались. Батальоны и бригады, уже находившиеся в Брюсселе, проводили строевые учения и готовились к битве не на жизнь, а на смерть. Почти каждый день в страну вливались новые батальоны, часть которых была укомплектована новобранцами; они расквартировывались неподалеку от Брюсселя.

Но при этом развлечения продолжались: балы, театры, придворные приемы, пикники утром и при лунном свете, Молодые люди, понимающие, что дни их, возможно, сочтены танцевали и флиртовали с каким-то отчаянным весельем. Молодые дамы, которые не хотели верить, что война приближается, но втайне не верили в свой самообман, предавались удовольствиям, окружая себя толпой поклонников в блестящих мундирах.

Вернувшись однажды вечером с прогулки по парку, граф Эмберли уложил в постель сына, уснувшего у него на плече, хотя малыш отчаянно сопротивлялся, утверждая, что нисколько не устал и спать не хочет. Алекс в это время укачивала дочурку. Граф, взяв жену за руку, вывел ее из детской в гостиную.

– Бедняжка Кристофер, – со смехом сказала молодая женщина, – он страшно рассердится завтра, узнав, что уснул без чая. Малыш набегался по берегу за лебедями, бросая им корм. Он был поистине неутомим. А я устала, Эдмунд. Давайте пить чай здесь, а не в парадной гостиной. Тут так уютно!

– Я хочу поговорить с вами, – сказал лорд Эмберли, дергая за шнурок, чтобы горничная принесла чай.

– Звучит настораживающе, – улыбнулась в ответ жена и потянула его за руку, усаживая рядом на диван.

– Вскоре нам придется возвращаться домой, дорогая, – начал он.

– В Эмберли? – Она побледнела. – Значит, уже скоро?

– Уже близко, – ответил он, пытаясь улыбнуться как можно беззаботнее.

– Но мы не можем оставить здесь Доминика, – возразила она. – Мы ведь приехали ради него, Эдмунд. А как заставить уехать Мэдлин? У нее будет истерика. И потом… ведь здесь мы в полной безопасности, не так ли?

– Я очень верю в герцога, – сказал он. – Но не могу рисковать, Алекс, вручая ему жизнь моей жены и детей. Мы должны уехать. Не сейчас. Но я думаю, скоро. Я хочу, чтобы вы были готовы.

– Нет. – Она покачала головой. – Нет, я не хочу уезжать. Это будет проявлением трусости, Эдмунд. И как можем мы вернуться в Англию, не зная, что происходит здесь? Опять будет как в Испании.

– Я не могу без крайней надобности подвергать вас опасности, Алекс, – возразил он. – Тем более детей. Я прошу прощения, но это не предмет для обсуждения. Я так решил.

– Вы решили? А как же ваше обещание, что я всегда могу спорить с вами, что я никогда не должна чувствовать себя обязанной подчиняться вам только потому, что вы мой муж? Сейчас я хочу спорить.