Когда я закончил, мы лежали на спине.

– Можно, я останусь здесь с тобой? – попросила Анна.

Я поцеловал ее в макушку:

– Конечно.

– Папа, – прошептала Анна, когда я уже думал, что она уснула. – А это сработало?

Я не сразу понял, что она имеет в виду Орфея и Эвридику.

– Нет, – признался я.

Анна шумно вздохнула.

– Сказки, – сказала она.

Моя свеча о двух концах горящих

К утру не доживет, сгорит в ночи,

Но для друзей и для врагов отважно

Развеет тьму огонь моей свечи.

Эдна Сент-Винсент Миллай. «Несколько фигур из Тистля»

Раньше я представляла себе, что в этой семье я только временно и скоро у меня будет другая, настоящая. В это было очень легко поверить: Кейт – вылитый портрет папы, Джесси – вылитый портрет мамы, а я – комбинация из оставшихся рецессивных генов. Когда в больничной столовой я жевала «прорезиненный» картофель фри и ела красное желе, то всегда оглядывала соседние столики в надежде увидеть своих настоящих родителей. Я воображала себе, как они заплачут от счастья, оттого что я нашлась, и отвезут меня в наш замок в Монако или в Румынии. Дадут мне горничную, пахнущую свежими простынями, собственного ретривера и отдельную телефонную линию. Самое смешное, что первым человеком, с которым я поделилась бы радостью, была бы Кейт.

Три раза в неделю у Кейт были двухчасовые сеансы диализа. У нее стоял катетер, который выглядел так же, как и капельница, и даже был вставлен на то же место в ее груди. К нему подключали аппарат, выполняющий работу ее почки. Кровь Кейт (если совсем точно, то моя кровь) выходила из ее тела через одну иглу, очищалась и опять возвращалась в тело через другую иглу. Она говорила, что это не больно. Чаще было просто скучно. Кейт обычно брала с собой книгу или свой CD-плеер с наушниками. Иногда мы играли.

– Выйди в холл и расскажи мне потом о первом красивом парне, которого встретишь, – давала мне задание Кейт. Или: – Незаметно подкрадись к вахтеру, который висит в Интернете, и посмотри, какие картинки с голыми девками он скачивает.

Когда она была прикована к кровати, я становилась ее глазами и ушами.

Сегодня она читала журнал «Allure».[7]Интересно, знает ли она, что у девушек-моделей в платьях с вырезом в форме буквы V вырез заканчивается как раз в том месте, где у нее стоит катетер?

– А вот это интересно, – вдруг громко объявила мама, показывая буклет «Вы и ваша новая почка», который сняла со стенда в коридоре.

– Вы знали, что старую почку оставляют на месте? К ней просто цепляют новую.

– Кошмар, – сказала Кейт. – Представляете, патологоанатом проводит вскрытие и видит три почки вместо двух.

– Я думаю, пересадку органов делают как раз для того, чтобы вскрытие в ближайшее время не проводилось, – ответила мама. Эта почка, о которой она говорила, в данный момент жила в моем теле.

Я тоже читала тот буклет.

Операция, когда у человека берут почку, считается сравнительно безопасным хирургическим вмешательством. Наверное, автор буклета просто сравнивал ее с чем-то вроде пересадки сердца или легкого или с удалением опухоли головного мозга. Мне кажется, безопасное хирургическое вмешательство – это когда сидишь у врача в кабинете, находишься в полном сознании и вся процедура занимает не более пяти минут, – например, если удаляют тебе бородавку или сверлят зуб. К тому же, когда отдаешь свою почку, с вечера нельзя ничего есть и нужно принимать слабительное. Потом делают наркоз, который может сопровождаться такими побочными явлениями, как инфаркт, сердечный приступ, проблемы с легкими. Да и четырехчасовая операция – это не прогулка в парке. Кроме того, существует один шанс из трех тысяч умереть на операционном столе. Если же вы не умрете, то проведете в больнице от четырех до семи дней, а для полного выздоровления потребуется четыре-шесть недель. И это не говоря о таких отдаленных последствиях, как риск развития гипертонии, осложнений при беременности, а также воздержание от деятельности, во время которой можно повредить единственную почку.

Опять же таки, когда вам удаляют бородавку или сверлят зуб, в конечном счете вы только выигрываете.

В дверь постучали, и показалось знакомое лицо. Верн Стакхаус – шериф, поэтому он часто сталкивается с отцом по работе. Раньше он заходил к нам просто поздороваться или оставить рождественские подарки для нас. В последнее время он часто вытаскивал Джесси из всяких передряг, прикрывая его, а не отдавая в руки правосудия. Когда у тебя в семье умирает ребенок, люди делают тебе поблажки.

Лицо Верна было похоже на пирог суфле причудливой формы. Он будто сомневался, можно ли ему входить в палату.

– Э-э, привет, Сара, – сказал он.

– Верн! – Мама встала. – Что ты делаешь в больнице? Все в порядке?

– Да, все хорошо. Я по делу.

– Принес кому-то повестку, наверное?

– Угу. – Верн зашаркал ногами и сунул руку за борт пиджака, как Наполеон. – Мне очень жаль, Сара. – Он протянул документ.

Мне показалось, что из меня вытекает кровь, как из Кейт. Я не могла пошевелиться, даже если бы захотела.

– Что за… Верн, на меня кто-то подал в суд? – Мамин голос был еле слышен.

– Посмотри. Я их не читаю, только вручаю. Твое имя было в списке. Если я могу чем-то помочь… – Он не договорил и, сжимая шляпу в руках, быстро выскочил за дверь.

– Мама? – спросила Кейт – Что происходит?

– Не знаю.

Мама развернула бумаги. Я стояла достаточно близко, чтобы можно было читать через ее плечо. «ШТАТ РОД-АЙЛЕНД И ПРОВИДЕНСКИЕ ПЛАНТАЦИИ, – было написано в начале страницы, – ОКРУЖНОЙ ПРОВИДЕНСКИЙ СУД ПО СЕМЕЙНЫМ ДЕЛАМ. ДЕЛО ПО ЗАЯВЛЕНИЮ АННЫ ФИТЦДЖЕРАЛЬД, ТАКЖЕ ИЗВЕСТНОЙ КАК ДЖЕЙН ДОУ. ХОДАТАЙСТВО О ВЫХОДЕ ИЗ-ПОД РОДИТЕЛЬСКОЙ ОПЕКИ В ВОПРОСАХ ЗДОРОВЬЯ».

«Черт!» – подумала я. Мое лицо горело, сердце бешено колотилось. Я чувствовала себя так, как в тот день, когда директор школы прислал домой письмо, потому что я нарисовала на полях учебника математики карикатуру на миссис Туни, с ее огромной грудью. Нет, в миллион раз хуже.

«Что в будущем она сама будет принимать решения по всем медицинским вопросам.

Что без ее согласия она не будет подвергаться медицинскому вмешательству, если оно не в ее интересах.

Что без ее согласия она не будет подвергаться медицинскому вмешательству в интересах ее сестры Кейт».

Мама подняла на меня глаза.

– Анна, – прошептала она. – Что это, черт возьми, такое?