протекает только Москва-река, и протекает самым что ни на есть пресным образом. Вопрос еще при Петре решили просто — реку солили. Завозили соль возами и солили. И представьте себе — стали местные жители ловить в черте города морских рыб — хека и треску, и даже, я извиняюсь, бельдюгу. Особенно в советские времена это выручало. Даже и в столице хек тогда был свежемороженый, а в Бронницах — свежевыловленный. Сейчас уж давно реку не солят. Ловят обычных пескарей да плотву. И тех, признаться, мало. А уж когда карась или окунь клюнет — так и вовсе праздник.

…То немцу смерть

Что ни говори, а немец — существо нам сугубо непонятное и некоторым образом даже противоположное. Ранним утром, в пригороде Берлина Фалькензее, вышел я в уютный дворик маленькой, уютной гостиницы и подумал: наш человек, падая утром с крыльца во двор, что успевает взять себе на заметку? Забор надо бы подпереть, потому как столбы подгнили и все перекосоебилось до последней невозможности. Там вон, в правом углу, куча навалена. Хрен ее знает — что в ней и кто ее наложил. Не шевелится — уже хорошо. Но убрать ее надо бы. Вот еще доску через лужу… Короче говоря — дел по горло. Надо вставать и срочно идти опохмеляться.

Ну, а немец о чем думает поутру у себя во дворе? А что остается ему думать и делать, глядя на идеально ровный забор, на выметенный до стерильности двор, на посыпанные чистым белым песком дорожки, на чистый хлев, в котором хрюкает розовая, умытая душистым мылом и накрахмаленная свинья… Ничегошеньки ему не остается. Все, все уже сделано! Зачем же, спрашивается, тогда жить? И остается немцу только крикнуть в отчаянье своей розовой, дородной, умытой душистым мылом и накрахмаленной супруге: «Гретхен, душа моя, скорей неси мне удавиться!»

Так ведь не кричит. Даже и не собирается. Живет себе и живет припеваючи. Почему, спрашивается? А кто ж его разберет. Нам его не понять.

О ценах на редиску

Что-то есть в дачниках от рыболовов. Даже размер выращенной редиски они показывают двумя руками. А уж на вкус… Я не встречал ни одного дачника, который признался бы, что его редиска на вкус и есть редиска. Какое там… Ананас и апельсин — вот что такое его редиска. Ну, в крайнем случае, яблоко. Белый налив, конечно, а не какая-нибудь антоновка. А как громко хрустит огурец, выращенный собственными руками… Хрустом одного огурца, даже самого маленького, можно, к примеру, отпугнуть стаю ворон. Не говоря о воробьях, которые падают замертво, если случится им пролетать мимо. Или взять картошку. Ну, хоть синеглазку. В магазине подсунут вам в закрытом пакете черт знает что, а не синеглазку. Принесешь ее домой, а там и сероглазка, и зеленоглазка, и даже с бельмом на глазу. Со своей и не сравнить. У своей не глаза — глазищи! И такой небесной синевы… Глаз не оторвать. И рассыпчатая, что твоя мука. Но это все будет потом, в пору сбора урожая. Сейчас надо готовить грядки и рассаду. Дом настоящего дачника — это всегда рассадник. Каждое утро делается внимательный осмотр всех этих коробочек из-под йогуртов с землей и чахлыми зелеными ростками. Ощупывается и обнюхивается каждый листик. Теперь дачнику нужен дождь. Когда он говорит о том, как земле нужен дождь, то у него от волнения пересыхает во рту и… все эти неимоверные страдания и усилия нужны только для того, чтобы, прохаживаясь по рынку, спросить у какой-нибудь торговки — а почем ваша петрушка? И в ответ на предложение купить дешево, почти даром, ответить снисходительно — да у меня самого этой петрушки уродилось нынче столько, что два стога и три копны набралось. И гордо прошествовать дальше, к другой торговке, чтобы спросить — а почем ваша редиска?

Пьяная муха

* * *

Комар и жена

Над ухом поют не смолкая…

Что тянете?! Пейте же, пейте…

* * *

рассвело…

ну и взъерошены мы…

а стог сена взъерошен, как будто

иголку искали мы в нем…

и нашли… и всю ночь ей кололись

* * *

за полночь…

на дне опустевшей бутылки

жужжит и икает пьяная муха

* * *

мирный семейный вечер.

вякнула теща в углу…

и вновь тишина

* * *

Ночь. Молодая луна.

По аллее притихшего парка

Девчонку

Не в гипсе еще, без весла

Ведут под конвоем

К пустому пока пьедесталу…

* * *

утро нового года.

осколки разбитых вдребезги

пузырьков от шампанского

* * *

Весенний, погожий денек,

На порхающих девушек глядя,

Так губу раскатать умудрился,

Что какой-то небритый алкаш

Сапожищем своим неумытым

Мне на нее наступил. И стоит,

И мычит про нехватку рубля

Или двух на лекарство от рака.

* * *

переодеваешься

за дверцей шкафа…

под моим взглядом

она стекленеет

Выходной с семьей на пляже

загорелые дев…

усилием воли жена

мой взгляд пригибает к земле

* * *

пожелтела, пожухла трава…

косяк улетающих рыб

провожаю игрой на баяне

* * *

Разругавшись с женой,

Отвернувшись к стене навсегда,

Изучаю узор на обоях…

* * *

Сегодня под вечер

О сути вещей размышлял…

О продажной, конечно, их сути.

* * *

Первый снег.

С каким размахом

Ставит на нем

Свою подпись

Жалкий пьянчуга.

Когда спадет жара,

с первым комариным писком хорошо накрыть стол на открытой веранде. Застелить его толстой белой негнущейся льняной скатертью с заглаженными складками, сервировать толстыми фаянсовыми тарелками без всяких городских каемочек. В тарелки велеть подать холодную окрошку с мелко нарезанной отварной телятиной. Хорошо к телятине добавить говяжий или свиной язык.