Боже, как он жесток — и холоден. Ему сейчас за тридцать; Сильви была еще подростком, когда стала… когда он стал…

— Она была вашей любовницей, пока… пока вы не выбросили ее вон, — напомнила ему Молли.

По потрясенному выражению его лица она поняла, что Алекс не ожидал такого прямого и решительного обвинения, но, когда он откинул голову назад и захохотал, девушка растерялась.

— Как вы можете? — набросилась она на него. — Сильви была девочкой… практически ребенком… а вы…

— Помолчите минутку. — Он прекратил хохотать и прищурился. — Мы с Сильви никогда не были любовниками. Да и как подобная нелепость могла прийти вам в голову?

— Сильви сказала, что жила с вами четыре года, — язвительно проговорила Молли.

— Она совершенно права, — немедленно согласился он. — Но мне она была сводной сестрой, а не любовницей. Мой отец женился во второй раз на ее матери. Сильви — ее дочь от первого брака.

Вот они и на верху лестницы. Молли, когда до нее дошел смысл его слов, ощутила, как горячая краска заливает ее лицо.

Ноги внезапно перестали слушаться ее, и она опустилась в бледно-голубое, обитое атласом кресло, к счастью оказавшееся рядом.

— Сильви — ваша сводная сестра?!

— К сожалению, да.

К сожалению. Молли вскинула голову, глаза засверкали гневным огнем.

— Если она ваша сводная сестра, то почему же…

— …живет в грязи с этим торговцем наркотиками? — угрюмо закончил за нее Алекс. — Вот вы и выясните, потому что от нее нельзя добиться ни слова. Она бросила университет, якобы из-за того, что не может больше позволить себе жить привилегированной, бесполезной жизнью, которой жила до сих пор и которой, по всей видимости, наслаждалась, пока Уэйн не показал ей пустоту и ошибочность такой жизни. К сожалению, Сильви всегда была немного инфантильной — результат трудов чересчур заботливой матери. Вероятно, рано или поздно она не могла не взбунтоваться.

— Но вы бы предпочли, чтобы не с Уэйном, — догадалась Молли.

— Не с Уэйном, — угрюмо согласился Алекс. — Не думаю, что она понимает, во что впуталась. Сколько ни убеждай, она отказывается признавать, что он представляет собой.

— Что, как вы полагаете, он представляет собой, — сочла необходимым уточнить Молли. — Вы сами сказали, что у полиции не нашлось доказательств для обвинения его в торговле наркотиками.

— Сильви и Уэйн познакомились на какой-то пьяной вечеринке. Один из мальчиков — ровесник Сильви — умер после приема «экстези» на этом сборище. Полиция почти уверена, что наркотик продал ему Уэйн.

Молли прикусила губу. Что можно возразить? Ей самой не нравился этот малый, но отсюда не следует, что Алекс во всем прав. Дурная слава прилипчива и т. д.

— Вот здесь портретная галерея, — проговорил Алекс, прикасаясь к ее руке и направляя через лестничную площадку. — Это старая часть дома, — объяснял он, пока Молли разглядывала сводчатый потолок с замысловатой лепкой. — Фасад возведен на том, что осталось от первого дома, сильно пострадавшего от пожара. Эта галерея существует со времен царствования Елизаветы I, как и королевская опочивальня в конце галереи. Сохранилось предание, что сама Елизавета однажды спала здесь.

— Королевская опочивальня? — переспросила заинтригованная Молли.

— Да. Это здесь, — сказал Алекс, распахивая двустворчатую дверь.

Молли, едва вступив в комнату, задохнулась от восторга.

Давным-давно, мечтательной девочкой с воображением, распаленным множеством исторических романов, она представляла себя именно в такой спальне: пылкий возлюбленный приносил ее на руках и с нежной заботой и обходительностью укладывал именно на такую изумительную кровать под роскошным балдахином.

— Что случилось? Что-то не так? — ласково спросил ее Алекс, заметив, как она молча озирает комнату округлившимися глазами. У нее был вид маленькой девочки, замершей в восторге перед неожиданно появившейся рождественской елкой, увешанной подарками в ярких обертках.

— Эта… эта комната… — прошептала Молли. — Это… само совершенство.

— Совершенство для чего? — с легкой насмешкой спросил он, но его улыбка растаяла, когда щеки Молли залил стыдливый румянец.

— Она… она напомнила мои глупые девичьи фантазии, — неохотно призналась Молли.

Она торопливо повернулась к двери, пытаясь сбежать от волнующего и будоражащего воспоминания. И конечно, от хозяина, с которым это воспоминание связано. Тот поцелуй… Алекс его тоже сейчас может припомнить. А это чревато…

Но Алекс, похоже, не собирался покидать спальню. Он спокойно прислонился к закрытой двери, загородив ей путь к отступлению, и спросил:

— Вы хотите сказать, что представляли себя королевой Елизаветой?

Молли сердито взглянула на него.

— Нет. Конечно, нет, — фыркнула она. — Это были совершенно другие фантазии.

— Другие? Какие же?

Опасное напряжение сгустилось в помещении, наполнило воздух, который она вдыхала, заставило ее сердце биться чаще, обострило все чувства…

Она торопливо отвернулась от кровати, от дамасской парчи, от манящих белых простыней, стараясь не видеть — столь живо — себя, лежащую на узкой девичьей постельке, разгоряченную фантазиями о подобном роскошном ложе. Но нет. Мечты сильнее — и вот она уже мысленно лежит, обнаженная, со своим возлюбленным, он ласкает и целует ее, ароматы летнего вечера вливаются через открытое окно, угли в камине, который он разжег, чтобы согреть ее, обнаженную, подернулись золой, и ее согревает жар разделенной страсти и горячее тело пылкого возлюбленного…

Ее ужаснуло, насколько легко сейчас перенести эти давние образы из полузабытой уже мечты в реальность, в эту спальню, в эту постель. Охваченная трепетом, она отвернулась от Алекса.

В камине сложены дрова — достаточно поджечь их; окна открыты навстречу сгущающимся сумеркам. Два больших оловянных канделябра стоят на дубовом сундуке у окна.

Очень часто в своих тайных девичьих фантазиях она представляла себе, как ее возлюбленный медленно задувает пламя именно таких свечей, как столь же медленно и неторопливо раздевает ее, целуя каждый дюйм обнажающейся кожи, как гладит тело, дразнит его, доводит до возбуждения, заставляет ее кричать от мучительной смеси страсти и восторга…

— Так что же за фантазии? — тихо повторил Алекс.

У Молли пересохло в горле. Она смотрела и смотрела на Алекса. Что-то в его глазах, во взгляде гипнотизировало, лишало ее воли. Тяжелые, громовые удары сердца сотрясали все тело.

Не ваше дело, собиралась сказать Молли, но слова, похоже, перестали слушаться ее и плавно потекли, словно вырываемые из уст некой магической силой, над которой она не властна.

— Те фантазии, которые бывают у каждой девочки-подростка… о мужчине, который когда-нибудь станет ее возлюбленным. Я начиталась исторических романов, так что мой возлюбленный… — Молли смешалась. Ее взгляд останавливался то на Алексе, то на кровати под балдахином. — Я воображала, как мы занимаемся любовью именно в такой комнате… именно в такой постели, — запинаясь, проговорила она. — В полутьме, при мерцании свечей и потрескивании камина: он зажег его, чтобы согреть нас, хотя… Мы пьем красное вино, выдержанное и сладкое, и оно льется на мое вечернее платье и на мою кожу…