В последние годы правления золотоордынского хана Узбека, по некоторым сведениям, его соправителем являлся его второй сын Джанибек. Еще при жизни Узбека, в 1340–1341 гг., появляются монеты с именем Джанибека, что, как полагают исследователи, могло свидетельствовать о фактическом признании его соправителем-наследником отца (см., напр.: [Винничек, Лебедев, 2004, с. 123; Григорьев, Григорьев, 2002, с. 42; Федоров-Давыдов, 1963, с. 186]). В 1340 г. папа римский Бенедикт XII направил три письма в Золотую Орду – хану Узбеку, ханше Тайдуле и царевичу Джанибеку, что также свидетельствует об особом статусе последнего среди сыновей Узбека и других Джучидов [Юргевич, 1863, с. 1004–1005]. Когда же Узбек умер, и его старший сын Тинибек двинулся к ханской ставке, чтобы на правах старшего предъявить права на трон, Джанибек уже настолько свыкся с мыслью о своем правлении, что даже сказал матери:

При помощи Тайдулы он выступил против старшего брата, не признав его ханом.

Опора на статус как основание претензий на власть в постимперский период. Считаем целесообразным отметить, что подобное основание претензий на власть использовалось не только в имперский период тюрко-монгольских государств: Чингисиды нередко опирались на него и в дальнейшем, вплоть до XVII–XVIII вв. Так, в 1661 г., после смерти монгольского правителя Дзасагту-хана Норбо, его преемником был избран его второй сын Ванчок, а не старший – Цу-Мэргэн, которого подданные не любили. Однако последний, опираясь на свое право первородства, сумел привлечь на свою сторону ряд других монгольских правителей, разгромил и убил брата и захватил ханский трон [Позднеев, 1883, с. 168–170] (см. также: [Кычанов, 1980, с. 48–49]).

Подобные примеры имели место не только в периоды междуцарствия, когда обострялась борьба за трон. Порой даже решение хана относительно своего потенциального наследника (о завещаниях ханов как основании для претензий на трон мы поговорим ниже) становилось поводом для интриг, мятежей и проч. Так, в 1664 г. кашгарский хан Абдаллах решил назначить своим наследником второго сына – Нур ад-Дина, а не старшего, Юлбарса, который считался таковым в течение 20 лет. Возмущенный старший сын начал мятеж против отца [Чурас, 1976, с. 233–237] (см. также: [Караев, 1995, с. 116–117]). Схожая ситуация возникла в Бухарском ханстве в правление Аштарханида Надир-Мухаммада, когда против него поднялась часть бухарской знати, возмущенная явным предпочтением ханом своих прежних сановников, которых он перевел в столицу из своего бывшего удела в Балхе. Решив свергнуть хана, в 1645 г. они выставили против него в качестве равнозначного претендента его же старшего сына Абд ал-Азиза [Ахмедов, 1982, с. 109–110].

Со временем, когда отдельные ханские династии, представлявшие собой ветви Чингисидов, существенно размножились, вопросы о старшинстве стали еще более запутаны, чем ранее. И теперь претендовать на власть на основании старшинства мог не только близкий родственник – дядя или старший брат, но и весьма отдаленный родич. Примеры такого соперничества в борьбе за власть были нередки в Казахстане. Наверное, один из наиболее ярких примеров – противостояние знаменитого казахского хана Абу-л-Хайра и его дальнего родственника султана Борака. Абу-л-Хайр происходил от Усека, девятого сына Джанибека, одного из основателей Казахского ханства, жившего во второй половине XV в., и был первым ханом в своем роду. Борак же являлся потомком Джадыка, одного из старших сыновей Джанибека, и несколько его прямых предков (а также родной брат) уже правили казахами. Поэтому Борак с самого начала противился избранию Абу-л-Хайра в ханы, а в 1748 г. убил его. Дело убийцы рассматривали бии – выборные народные судьи, перед которыми он сумел оправдаться, упирая на то, что

Более того, год спустя Борак сам был избран ханом [Ерофеева, 2001, с. 118–119].

Претензии на власть лиц, обладавших статусом полуофициального наследника трона, также имели место в постимперский период. Так, Мухаммад-Тимур-султан, сын Мухаммада Шайбани-хана, основателя Бухарского ханства, при отце являлся кем-то вроде младшего соправителя, нося титул «валиахд» [Султанов, 2006, с. 95]. Это позволило ему претендовать на трон после смерти отца, а когда старшие родичи предпочли ему другого кандидата, Мухаммад-Тимур во время похода на Хорасан весной 1513 г. решил самовольно провозгласить себя ханом в Герате, повелел читать хутбу[28] и чеканить монету со своим именем [Семенов, 1954б, с. 142; Horikawa, 1994, S. 1710].

В некоторых случаях наследники выступали даже против ханов, благодаря которым и приобретали свой статус. Наиболее ярко это проявлялось в Крымском ханстве, где существовал особый институт калга-султана – своеобразного соправителя-наследника, которого назначал хан (при своем вступлении на престол, либо же после смерти или отстранения предыдущего калга-султана), но вместе с тем утверждал курултай и одобрял номинальный сюзерен – султан Османской империи (подробнее см.: [Бартольд, 2002в, с. 537]). Вследствие сложной политической ситуации в Крымском ханстве в результате политики взаимных уступок и компромиссов довольно часто случалось так, что калга-султаном назначался не только не тот царевич, которого хан сам желал видеть своим наследником, но и напротив – соперник монарха в борьбе за трон. Поэтому были нередки случаи, когда калга-султаны открыто выступали против своих ханов-соправителей: Ислам-Гирей – против своего дяди Сахиб-Гирея в 1532–1537 гг.,[29] Алп-Гирей – против своего брата Мухаммад-Гирея II в 1584 г. [Халим Гирай, 2004, с. 40] (ср.: [Гайворонский, 2007, с. 287]), Фатх-Гирей против своего брата Гази-Гирея II в 1596 г. [Смирнов, 2005а, с. 333–335; Халим Гирай, 2004, с. 49–50] и т. д.

Завершая рассмотрение этого основания претензий на власть, следует сказать, что к происхождению обычно апеллировали те претенденты, которые не имели возможности опереться на более существенный фактор легитимации, поэтому случаи его использования относительно немногочисленны. Большинство же узурпаторов действовали более тонко и, можно сказать, более грамотно с правовой точки зрения.

В некоторых случаях наиболее веским основанием для претензий на трон становились не столько происхождение, статус или способности претендента, сколько выдвижение им обвинения против законного правителя. Стоило обвинить хана в каких-либо преступлениях, несовместимых с занятием ханского трона, и мятежник-узурпатор, посягнувший на власть легитимного монарха, превращался в героя, бросившего вызов произволу и стремившегося восстановить законность в государстве. Естественно, такие действия не были уникальными, использовавшимися только в тюрко-монгольском мире: мятежи против монархов были достаточно частыми в средневековой Западной Европе до появления доктрины о власти короля, освященной божественной волей и о приравнивании мятежа против монарха к государственной измене (см., напр.: [Макглинн, 2011, с. 100]).