Значит, укреплять Храповицкого дальше было чрезвычайно опасно. Он становился слишком самостоятельной фигурой и вполне мог начать какую-нибудь политическую комбинацию, направленную против Лисецкого.

С другой стороны, губернатор не мог не понимать выгоды того, что предлагал Храповицкий. Если возможность участия в президентских выборах Лисецкий лелеял как заветную мечту, то необходимость сохранения губернаторской должности он воспринимал как вопрос жизни и смерти.

В том, что Кулаков выставит свою кандидатуру и будет отчаянно драться за победу, Лисецкий не сомневался. Он сам на месте Кулакова поступил бы точно так же, разорвав все существовавшие между ними договоренности. Потому что шансы у Кулакова были совсем не плохие.

За мэром Уральска, сомкнув ряды, стояли коммунисты, левые и другая оппозиционно настроенная публика. Следовательно, он набирал не меньше сорока процентов голосов избирателей, причем в наиболее активной и организованной их части. Губернатор мог противопоставить этому лишь свой административный ресурс. Предполагалось, что «Уральсктрансгаз» был важной частью этого ресурса. Но на этот счет у Лисецкого существовали серьезные опасения, хотя в кемпинге он и назвал Покрышки на другом.

Покрышкин принадлежал к старой гвардии советских руководителей, делавших свою карьеру годами и так и не принявших произошедших в стране реформ. Демократа Лисецкого, когда-то назначенного Ельциным главой огромного региона, он считал выскочкой, и социалистические принципы Кулакова, в прошлом директора завода, были Покрышкину гораздо яснее, чем рыночные идеи Лисецкого. И если бы Покрышкин увидел, что Кулаков решительно двинулся в бой, то вполне мог бы его поддержать. Во всяком случае, Лисецкий этого побаивался.

Риск затеи Храповицкого заключался в том, что, начав активные действия по смещению Покрышкина, Лисецкий мог и не добиться успеха. А это означало получить в лице Покрышкина злейшего врага и толкнуть его в объятия Кулакова. То есть самому себе выкопать яму.

Не зная, как поступить, Лисецкий целую неделю напряженно размышлял и колебался. И наконец он придумал интригу, вполне в своем характере и духе. Он вдруг решил повидаться с заклятым недругом Храповицкого, Ефимом Гозданкером, которого избегал уже около полугода.

— Что ж ты пропал, Ефим? — с укором выговаривал губернатор, пока толстый и неряшливый Гозданкер сначала пыхтя протискивался в губернаторский кабинет, а потом, вытирая вспотевшую лысину, усаживался за круглым столом в кожаном кресле на колесиках. — Какой ты, оказывается, нехороший! Я, понимаешь ли, скучаю. Плачу. Мне тут без тебя даже посоветоваться не с кем.

От этих незаслуженных и неожиданных упреков Гозданкер даже хрюкнул и лягнул ногой. Кресло на колесиках вместе с Гозданкером грузно покатилось в сторону. Ефим успел затормозить, прежде чем оно ударилось о стену, и, мелко перебирая ногами по полу, вернулся на прежнее место.

Гозданкер уже открыл рот, чтобы возразить, что он не пропал, а был позорно изгнан Лисецким из своего окружения, что все это время губернатор не вспоминал о нем. Даже ни разу не позвонил, чтобы справиться о его здоровье. Хотя здоровье Гозданкера с тех пор было подорвано и оставляло желать лучшего.

Но ничего этого он не сказал. А лишь закусил неаккуратную бороду. В последнюю минуту он догадался, что Лисецкий нарочно провоцирует, чтобы насладиться его обидой, и твердо решил, что не доставит губернатору этого удовольствия. Что он, наоборот, сам подразнит губернатора. Поэтому в ответ он лишь виновато улыбнулся.

— Извини, Егор, — скороговоркой проговорил он. — Совсем закрутился. Бизнес проклятый. То одно, то другое. Сам знаешь, как бывает.

Лисецкий нахмурился. Это было совсем не то, чего он добивался.

За годы своего губернаторства Лисецкий уже привык к тому, что с людьми можно вести себя как угодно и говорить все, что взбредет в голову, обвиняя их в различных грехах без всякого на то основания. Страх потерять расположение губернатора заставлял окружающих терпеть и соглашаться. Иногда Лисецкий поступал так без всякой цели, просто для развлечения.

Однако сейчас Лисецкий не забавлялся. Оставаясь внешне благожелательным и добродушным, он настороженно следил за реакцией своего собеседника. Гозданкер, даже задвинутый в кусты, все еще оставался флагманом уральского бизнеса. И по его поведению можно было составить представление о политических надеждах деловых кругов.

Если бы Гозданкер принялся горячиться и что-то доказывать, это было бы свидетельством того, что их охлаждение он переживает мучительно. Как друг и партнер. Если бы Гозданкер начал вилять хвостом в надежде опять попасть в милость к губернатору, это означало бы, что позиции Лисецкого непоколебимы. Что уральский бизнес не помышляет об измене. И с назначением Храповицкого вполне можно обождать.

Однако Ефим не сделал ни того, ни другого. То есть он чувствовал себя достаточно надежно и без губернатора. И не тосковал. Это был скверный знак. Губернатор постучал ручкой по столу и предпринял фланговый маневр.

— Племянник твой меня совсем замучил, — пожаловался он. — Ну, который департамент финансов у меня возглавляет. Молодой, да ранний. Представь, взялся противоречить мне на совещании! При всех! Это что же получается? Что он умнее губернатора, что ли?!

Этот новый экспромт был такой же наглой выдумкой Лисецкого, как и предыдущие упреки. Гозданкер только накануне виделся со своим племянником и обсуждал одну из финансовых схем, проходивших через «Потенциал». И Гозданкер отлично знал, что его тихий и послушный племянник, как, впрочем, все остальные чиновники на совещаниях Лисецкого, не смел и пикнуть. Ефим опять промокнул потный лоб носовым платком и поправил мятый воротник рубашки.

— А ты его уволь, — сочувственно посоветовал Гозданкер. — Я его в банк к себе возьму. Парень-то он неглупый. Разве что невыдержанный.

Губернатор помрачнел еще больше. Это опять было совсем не то, чего он ожидал. Ефим должен был бы напугаться потерять ключевую должность в областной администрации. Но он не дрогнул. Значит, он что-то замышлял и долгосрочных перспектив с Лисецким не связывал.

— А на его место кого? — осведомился Лисецкий, раздражаясь.

И тут Гозданкер не сдержался.

— Да мало ли ребят толковых! — развел он руками с деланой небрежностью. — У Храповицкого менеджеров полно. Ты у него кого-нибудь попроси!

Старая обида все-таки вырвалась наружу. Лисецкий сразу почувствовал себя лучше и повеселел.

Он откинулся в кресле, поджал губы и посмотрел в потолок.

— Храповицкому нельзя доверять, — вдруг заявил он, круто меняя тактику. — Опасно. Ты же сам меня всегда об этом предупреждал.

Гозданкер опешил. Он знал Лисецкого много лет, казалось бы, изучил все его привычки, но понять, куда тот клонит, решительно не мог. Все последнее время губернатор был неразлучен с Храповицким. И совсем недавно, в понедельник, Губернская дума под давлением Лисецкого приняла аграрный проект, подготовленный Храповицким, после чего у Гозданкера едва не приключился инфаркт.