размером с мужскую ладонь, сорвалась. «Ох, поспешил, – мысленно посетовал Клим. – Такого сазана вытащить – и день не зря прожит! Фунтов на пять[28] потянул бы». Удильщика окликнули, и тот, смотав снасть, зашагал в дом.

По лестнице послышались шаги, и перед Ардашевым возник мальчик в серой куртке и кепке, с пытливым взором. За ним стоял отец.

– Здравствуйте, – тихо проронил он.

– Здравствуй. Меня зовут Клим, а тебя как?

– Сергей.

– Ты помнишь своё последнее занятие с музыкантом Несчастливцевым?

– Ага.

– Давай зайдём в комнату, и ты подробно расскажешь, как оно проходило, ладно?

– Хорошо.

– Ты где находился?

– Я ждал Романа Харитоновича здесь, сидел на стуле. Потом он пришёл. Я открыл футляр скрипки, и он стал меня ругать за то, что смычок лежал вниз конским волосом. Он сказал, что конский волос извлекает из инструмента звук и потому первая заповедь скрипача – беречь его, а не тереть им бархат, и что конский волос очень чувствителен к влаге, и от этого на улице скрипка звучит по-другому. Чтобы проверить это, он тут же поиграл на моей скрипке, потом предложил мне взять инструмент и подождать его в саду, у пруда, куда он сейчас придёт и опять сыграет, а я его послушаю. Я спустился вниз. Вскоре появился учитель и стал играть, а когда закончил, то спросил у меня, услышал ли я разницу в звучании инструмента. Я честно признался, что ничего не понял. Он покачал головой, и мы опять поднялись в дом.

– А что у него было в руках, когда он пришёл?

– Скрипичный футляр.

– Он доставал инструмент?

– Нет. В этот день он играл только на моей скрипке.

– С футляром он и ушёл?

– Ага.

– Спасибо. Можешь и дальше ловить рыбу. Ты только не торопись. Большую рыбу нужно к берегу медленно подводить, чтобы леска не порвалась, – улыбаясь, посоветовал Клим.

– Да, – вздохнул малец, – приличный поросёнок сорвался. Но ничего. Я всё равно его вытащу.

– Ну всё, сынок, иди. Нам надобно поговорить, – велел отец, и мальчик, покинув комнату, мигом понёсся вниз по лестнице продолжать удить рыбу.

– Как видите, Несчастливцев всё продумал заранее, – раздумчиво вымолвил Ардашев и спросил: – Вы не знаете адрес покойного?

– Секунду, – вымолвил Папасов и, вынув из внутреннего кармана записную книжку, прочитал: – Вторая Станичная, сорок четыре. Он снимал там комнату. Я всегда беру адреса тех, кто часто входит в мой дом.

– Предосторожность нелишняя.

– Но и она не спасла. А вы собираетесь туда ехать?

– Неплохо бы поговорить с домовладельцем.

– Я с удовольствием составлю вам компанию.

– Прекрасно. Тогда отправимся вместе.

II

Когда коляска уже бежала по булыжной мостовой Николаевского проспекта, Ардашев спросил Папасова:

– Скажите, Николай Христофорович, а на чём основано мнение, что Несчастливцев покончил жизнь самоубийством?

– Ну как же! Был один. Следов пребывания постороннего или знакомого человека у него в доме не обнаружено. Хозяева тоже никого не видели и не слышали. Осталась недопитая бутылка мадеры и стакан. Играл, говорят, некоторое время на скрипке вечером, а потом перестал. На следующий день из комнаты не выходил. Если бы не его отсутствие в оркестре, никто бы и не поехал к нему. Труп обнаружили только после того, как к нему примчался посланец из театра и хозяин отворил дверь.

– Да, я слышал нечто подобное.

Вскоре коляска остановилась около одноэтажного кирпичного дома по Второй Станичной улице. Ардашев постучал в калитку кольцом ручки.

Появилась какая-то баба лет сорока пяти, в душегрейке и пёстрой косынке.

– Что вам угодно? – спросила она.

– Вы жильё, часом, не сдаёте? – поинтересовался Клим.

– Сейчас пока нет, – замялась хозяйка, – но вообще-то да, можем и поселить, ежели надо.

– Хотелось бы взглянуть на ваши хоромы.

– Заходите. А вы вдвоём будете снимать али один?

– Один.

– Надолго?

– Всё зависит от цены.

– Со столом или без?

– Без.

– Тогда десять рублей в месяц. Только, сударь, дамочек водить строго-настрого возбраняется. И водку с мужем моим пить тоже не дозволю.

– Ох, вы и строги, – улыбнулся Клим, окидывая взглядом помещение. – Это и есть ваша комната?

– Она самая.

Вдруг Ардашев увидел чёрный кофр на стуле.

– А кто у вас на скрипке играет?

– Тут такое дело, – опустив в пол глаза, молвила баба, – не хотела вам говорить… Да уж ладно, – она махнула рукой, – всё одно узнаете, али соседи разболтают… Квартирант у нас был, скрипач, на днях руки на себя наложил. Поговаривают, что у одного богатого грека рисунок стащил, а потом испужался и отравился. Зачем? Греки, что и армяне, – народец ушлый. Русскому человеку отнять у них копейку – всё равно что перед храмом перекреститься. А мне жаль квартиранта. Романом Харитоновичем его величали. Может, слыхали?

– Газеты что-то об этом писали, – уклончиво ответил Ардашев.

– Но вы не переживайте. Я вам, ежели соберётесь поселиться, даже матрас поменяю и новое бельё застелю. А покойником тут уже и не пахнет.

– А скрипку что ж, полицейские не забрали?

– Квартирант с нами за последний месяц не рассчитался. У нас расписка его есть по долгам. Вот пристав и дозволил нам оставить его пожитки. А их у него как у свиньи карманов: скрипка да несколько книжек. Приобресть не желаете? Дорого просить не стану. Деньги нам дюже потребны. Крышу бы подлатать, пока ливни не зарядили.

– Нельзя ли взглянуть на расписку?

– Вам она зачем?

– Да так, из любопытства.

– Она у мужа, а он сейчас в лавке.

– А почему кофр скрипки опечатан?

– Да тут целая история. Супружник мой вошёл вместе с человеком, что из театра приехал. Они как труп увидели, так и обомлели. На полу валялась подушка, испачканная его рвотой. Да и в штаны он тоже сходил… ой! – спохватилась она. – Дура я, дура, что такое будущему квартиранту рассказала. Но вы не переживайте. Мы комнату всю ночь мыли, проветривали и даже мяту сушёную на подоконниках разложили… Да, они тут же городового известили. Через полчаса околоточный приехал на двуколке. Он, когда в покойнике удостоверился, комнату замкнул и входить туда воспретил. Потом доктор явился и судебные начальники. Следователь при моём муже открыл кофру энту, осмотрел и тоже велел опечатать. Скрипка всё время там и была. Никто к ней не прикасался. Честное слово! Спасибо приставу, что нам её подарил.

– А ключ у квартиранта нашли?

– Он на столе лежал. Дверь-то была открыта. Муж сказал, что полицейские все карманы у мертвеца обшарили, но ничего там, кроме дырки да одного гривенника, не оказалось. Голь несусветная, хоть и барин.

Клим взял кофр и принялся его внимательно оглядывать со всех