спотыкались, чертыхались, даже жаловались, но дерево все равно не трогали, разве что немного подрезали ветки, чтобы не задевали провода трамвайных линий.

В кабинете начмеда на втором этаже в самый солнечный день было сумрачно и прохладно. Девочки из бухгалтерии ворчали, что они и так за бумагами не видят белого света, а тут еще это дерево затеняет комнату. Зато в те летние дни, когда город плавился от жары и пешеходы прилипали подошвами к асфальту, береза была спасением – в старой больнице отсутствовали кондиционеры.

Начмед Левкина задумчиво перелистывала рабочий календарь на следующую неделю. Машинально обвела четверг, шестнадцатое сентября, – надо заехать к отцу. Он после маминой смерти совсем сдал, но переезжать в город отказывался категорически, хотя Вера Алексеевна и звала.

На самом деле он был не родным Вериным отцом. Своего она не помнила, он погиб, разбившись пьяным на газике, когда Верочке было только два года. Через пять лет, когда Вера пошла в первый класс, а ее брат Сережа – в пятый, в доме появился дядя Леша. Сначала он заходил ненадолго, помогал маме с бытовыми хлопотами, потом стал оставаться на ужин, а однажды вечером переехал насовсем. Вера отчима невзлюбила, хотя, если честно, ничего плохого он им не делал. Сутулый, молчаливый, никогда лишнего слова не скажет, но очень работящий. Целый день в ремонтных мастерских пропадал, а потом по хозяйству возился. Через несколько месяцев их дом уже было не узнать. Отчим новый забор поставил, крыльцо починил, крышу переложил. Маме полегче стало, а то они уже и забыли, когда она в последний раз улыбалась – выбивалась из сил одна, да и жизни с отцом в последние годы совсем не было. Он по пьянке очень буйствовал, руку поднимал на нее, на Сережу. Верочку же никогда не трогал – она была его любимицей. Только и запомнилось – его небритая щека у самых глаз да запах кожаной куртки.

Вроде как ни в чем Алексей Иванович и не виноват был, а Вера на него исподлобья смотрела. Не отец, и все тут. А Сережа как раз наоборот, очень к дяде Леше был расположен. На рыбалку вместе ходили, дом перестраивали. И по характеру похожи были – оба молчуны, себе на уме. Верочка была не такая – шустрая, крикливая, ни минуты не удержишь на месте.

Вот и той зимой не удержали.

Сколько раз ей говорили: нельзя по весеннему льду речку переходить, до мостика всего-то метров пятьсот. Но поленилась, скорее домой из школы хотелось. Вот и поскакали с подружкой через полыньи.

Только и услышала хруст за спиной, всплеск и истошный крик, а потом – ледяная обжигающая вода, заливающая нос, уши и широко открытый от ужаса рот. Помнила, как тянули на дно шубка и зимние сапоги, как хваталась за ломающийся лед одной рукой, а второй не отпускала портфель с книгами. Даже не помнила, кричала или нет, лишь видела, как бегут к темной полынье люди с палками и досками, проваливаются в воду и снова поднимаются, спеша на помощь глупым маленьким девчонкам, которых уже засасывает под лед течение реки Туманки.

Очнулась она в больнице, вынырнув ненадолго из липкого температурного забытья. Несколько дней провела в горячке, цепляясь руками за простыни, как за края полыньи. Ей, можно считать, повезло, несколько дней ее жизнь была в опасности, но обошлось. Когда она пришла в себя, заплаканная мама, отводя глаза, сказала, что ее подружка в соседней палате. Потом Вера узнала, что ту девочку все-таки не вытащили, затянуло под лед. Смельчаки ныряли за ней, но так и не нашли. Отчим, говорят, дольше всех нырял. Только через полчаса, когда уже понятно стало, что все, перестал. Сам с двусторонним воспалением легких свалился.

А Верочка в результате получила осложнения на почки. Мучилась страшно: боли, кровь в моче. С унитаза часами встать не могла. Антибиотики пила горстями, тело покрылось струпьями, не понимали, на что аллергия – похоже было, что на все. Врачи в район возили советоваться. С трудом схему лечения подобрали, вроде со временем прошло, хотя с тех пор, как ноги промочит, так и обострение нефрита. И еще каждый день на больничный столик термос с отваром ставили и приказывали пить три раза в день по стакану. Давилась, но пила. Травы горькие, невкусные, но надо так надо.

Два месяца в больнице провалялась. Только к июню оклемалась. Потихоньку окно открывала и вдыхала свежий, пропитанный ароматами березовой рощи воздух.

Перед выпиской медсестра принесла таблетки, положила на прикроватную тумбочку:

– Отойди от окна, продует. И так еле выкарабкалась. Хорошо отец каждый день прибегал. Всё березовые почки приносил. Его так и прозвали на больничной проходной «почки для дочки». Когда тебе совсем худо стало, так он, говорят, даже к знахарке ходил. Она ему и подсказала. Лучшее для человечьих почек – березовые почки. Наберешь на рассвете, заваришь, и вытянет хворь. Так он по утрам в рощу бегал, мешочек каждый день приносил и просил, чтобы тебе свежие заваривали. Ему говорили, что хватит, не надо больше, а он не отставал, другим, говорил, дадите, не обратно же на березы приклеивать. Хороший у тебя отец, спас дочкины почки.

Сказала, плотно прикрыла окно и вышла в коридор.

Верочка аж задохнулась: как отец, он же умер?! Потом поняла, что об отчиме речь.

А мама каждый день после работы забегала.

В тот день девочка смотрела, как она вытаскивает из сумки яблоки. Ничего другого носить не разрешали – почечная диета.

– А где Алексей Николаевич? – вдруг спросила Вера.

Мама даже сумку выронила – никогда дочка отчима по имени не называла.

– Так здесь, внизу. Пока ты в бреду лежала, поднимался в палату, а когда ты очнулась, не хотел тебя тревожить, но каждый день приходил. Травы тебе приносил. Хороший он у нас, Верочка!

Мама почти умоляюще, с надеждой посмотрела на дочку. Не могла она быть счастливой, зная об отношении той к отчиму. Поэтому и ребеночка так и не завела, а сумела бы, не старые еще.

Вера выглянула в окно. Алексей Николаевич, сгорбленный и усталый, сидел на скамейке перед зданием больницы и терпеливо ждал, пока выйдет жена с новостями.

– Пойди сходи за отцом, – вдруг неожиданно для самой себя сказала Верочка.

* * *

Вера Алексеевна Левкина подошла к окну. С радостью отметила, что начали раскрываться березовые почки. Кое-где на солнечной стороне, как язычки ящериц, торчали из липких створок зеленые листочки.

«Завтра же поеду к отцу! Давно не видела, заодно