попадания в его ногу пули. Пуля ему попала чуть выше колена и при слепом огнестрельном ранении осталась в ноге и задела кость. Сначала он почувствовал боль, потом несколько минут не чувствовал её. Потом нахлынула вторая волна боли, как будто у него в ноге оказался гвоздь, и его расшатывали словно гвоздодёром, и у него от этого болела вся нога. К тому же настигнувшие его омоновцы с дубинками отдубасили его так, что у него болела от ударов вся спина теперь, и от этого его всё тело было словно парализовано. От обильной кровопотери он потерял сознание, а очнулся уже тогда, когда его везли на медицинской каталке в операционную мимо мерцающих огней на потолке. Когда в операционной палате ему ввели систему с общим наркозом и надели маску, он погрузился в крепкий сон. Очнулся он уже после операции в палате, выходя из наркоза, когда его перекладывали с каталки на больничную кровать. Первые минуты после наркоза Хабибулла ощущал резкую вялость, заторможенность, дезориентированность в пространстве, вязкость в мышлении. И ещё он чувствовал озноб, чем-то очень похожий на тот, который возникает при простуде. Ему хотелось согреться под тёплым одеялом, но очень сложно было сконцентрироваться и правильно сформулировать свою фразу к медсёстрам, которые его привезли. Видя его дрожь от холода, одна из медсестёр накрыла его по инерции одним одеялом, а затем ещё и вторым. Хабибулла всё это время бредил. Ему казалось, что это его мама накрывает тёплым одеялом, как в детстве перед сном. Ему хотелось её обнять и поцеловать, но у него не было сил даже приподнять одну руку. Затем он снова погрузился в глубокий сон, так как действия наркоза ещё полностью не прошли. В больницу всё больше и больше привозили раненных людей с огнестрельными ранениями. Это были не только мужчины трудоспособного возраста, но и также женщины и подростки. Единственная на весь город больница не могла принять всех раненых, и некоторых увозили в областной центр – Актау. Грузили по три-четыре человека в одну машину «скорой помощи» и рассаживали их там. К вечеру все приёмные покои больницы уже были полностью забиты. Около двух десятков омоновцев в экипировке с щитами оцепили госпитальный комплекс, в который входил все больничные корпуса и морг, который находился там же. Возле проходной больницы толпились женщины, чтобы узнать о судьбах своих близких и родных, которые днём находились на главной площади. Среди них находились и супруги Марата и Хабибуллы – Мадина и Камшат. – Сколько раз я ему говорила, чтобы перестал ходить на эту площадь и находиться там, – чуть ли не рыдая со слезами на глазах, словно предчувствуя плохое, причитала Мадина, жена Марата, обращаясь к Камшат. – Да разве они нас слушают, но надеюсь, что всё хорошо с ними, не переживай, – пытаясь успокоить Мадину и держа её за обе руки успокаивала её Камшат, и сама тоже сильно переживавшая за своего мужа Хабибуллу, но вида не показывала. Люди пришедшие на проходную больницы делились на две группы – те, кто пришёл к раненым, но живым, и те, кто пришёл забрать мёртвых. К живым не пускали, и навещать раненых тоже не разрешалось, а мёртвых тоже не отдавали. Были ещё и третьи – самые несчастные, те, кто до сих пор не знал, где их сын, брат, муж, отец. Списки живых и мёртвых были в руках старшего по званию омоновца, и он с ними не расставался, постоянно сверяя людей и добавляя туда вновь прибывших, ставя просто галочку и лишь потом, вписывая туда фамилии тех раненых, кто мог назвать свои инициалы. Раненых без сознания людей, кто не мог ничего о себе сообщить и мёртвых трупов напротив галочки омоновец ставил вопросительный знак. Поэтому Мадина и Камшат до сих пор были в неведении насчёт своих мужей, так как раненый Хабибулла поступил в больницу без сознания, а труп Марата уже находился в морге, и при нём не было при себе никаких документов. В морг, рассчитанный на 16 тел умерших, привозили всё больше и больше трупов. Среди трупов были и дети – шестнадцатилетняя девушка-подросток и десятилетний мальчик, которые были участниками детской колонны и они лежали в дальнем углу морга. С магазина электроники «Сулпак», который был разграблен полностью, и который затем подожгли, привезли тела трёх человек, которые были полностью обгоревшими, и их невозможно было даже опознать. Тела складывали одно на другое. Среди трупов лежало и тело Марата. В первый час, когда его тело привезли в морг, когда ещё не наступило окоченение его тела, его мышцы были расслаблены. Со стороны было такое ощущение, словно он крепко спит, только дыхание отсутствовало. Когда санитары в морге раздели его догола и сняли с него всю одежду и смыли тряпкой с его тела остатки сгустившейся крови, на его теле стали появляться сероватые трупные пятна. Его тело, как и другие тела, осматривали на опознание сотрудники полиции в форме, и скрупулезно фотографировал один из них. Один из них узнал по внешности Марата, так как видел его на площади среди бастовавших людей – Этого типа я знаю, вернее, знал, – записывая что-то в блокнот, произнёс он. – А фамилию его знаешь? – спросил второй полицейский, который был с фотоаппаратом. – Нет! Сфотографируй его, он из бывших нефтяников и наверняка его кто-то опознает из нефтяников, – ответил он. И далее он перешёл к осмотру других трупов, пока второй полицейский фотографировал тело Марата.

Арман не находил себе места дома. Он пытался много раз дозвониться до Марата и Хабибуллы, но их телефоны оба были отключены и не доступны. Он хотел услышать и увидеть новости по казахстанским телеканалам, но они ничего не передавали по новостям, что сейчас именно происходило в Жанаозене. Интернет был отключён, а спутниковой тарелки или кабельного телевидения у них дома не было. К вечеру он всё-таки решился выйти из дома и пройтись до площади, чем сидеть в неведении дома. Чтобы жена его не переживала за него, сказал ей перед выходом из дома, что сходит в магазин. На улице уже темнело, когда он вышел из дома. Привычной дорогой между дворами домов он пошёл в сторону площади. Ему сразу бросилось в глаза, что на улице непривычно было безлюдно в такое время. При приближении к площади он почувствовал резкий запах гари и жжённой резины – это догорали и тлели покрышки резины автобуса, который выгорел полностью. Искусственная ёлка тоже выгорела полностью, и от неё остался лишь железный остов. Тлеющий