Меня никто не предупредил об этих каникулах, да и остальных тоже, так что уже сам отъезд стал для нас настоящим кошмаром. Правда, утром мы проснулись, как всегда, — позевали, перебросились парой шуток, посмеялись, — но тут вдруг налетела Мама и засунула нас в мешок, в рюкзак, где мы лежали друг на дружке, не понимая, что происходит. Темно, хоть глаз выколи, рюкзак был закрыт. Мы наступали друг другу на животы, бороды и ноги, долго копошились, пока каждый не устроился более-менее удобно. Я оказался зажат между Старым Лазуриком и Фиолетом Новым, который висел вниз головой и прижимался своим башмаком к моей левой щеке. Неужели это конец? И сейчас сбудутся предсказания наших горевестников, которые с самого начала предрекали, что рано или поздно все гномы оказываются в мусоре, а мусор сжигают? Старый Дырявый Нос был самым изобретательным пророком ужасного конца. Он не уставал повторять, какую угрозу представляют для нас мусорные баки, мясорубки, силосорезка и повышение температуры выше точки горения резины. Похожих теорий придерживался и Голубой Зепп. Да и я с течением лет стал скорее пессимистом. Хватило бы одного метеорита, точного приземления булыжника из Вселенной — и конец даже самому бессмертному гному. Кусочек вонючей резины там, где он только что танцевал.

Как всегда, я благодарен Ути, что лишь недолго оставался в рюкзаке и очень скоро выбрался на свободу. Ути и Нана ныли, что не могут обойтись в дороге без своих гномов, они должны иметь их при себе, перед глазами, чтобы выдержать такую поездку, и когда Нана к тому же начала биться на полу — я этого не видел, но слышал ее хорошо, — а Ути тут же последовал примеру сестры, да еще стал колотить себя кулаком по голове, Мама сказала:

— Ну ладно. Пусть каждый возьмет одного гнома.

Так что путешествовал я в кулаке Ути. Нана освободила Зеленого Зеппа. Они всё нам объясняли:

— Это коровы. Это начальник станции. Это локомотив.

Так, глядя из окна поезда, мы и неслись мимо лугов и холмов, мимо деревень с башенками церквей и крытыми соломой домами, мимо казарм, мимо нарядных фабрик, а вскоре поехали между двух скалистых стен; потом пересели на другой поезд, глядели на ели, сосны, кедры, еще раз пересели, во что-то вроде воздушного трамвая, дивились белым горным вершинам, отбрасывавшим вечерние тени на голубой лед глетчеров. С изумлением смотрели на глубокое до черноты озеро, которое неожиданно становилось белым, как снятое молоко. Под конец — солнце садилось за черные гребни гор — мы сидели в почтовом автобусе. Только мы: Нана, Ути, Мама, Папа, Зеленый Зепп и я. Впереди — водитель, жевавший зубочистку. Из рюкзака доносился визг моих друзей.

Безымянное место, где мы проводили каникулы, находилось в зеленой долине посреди высоких горных склонов. Несколько домов, между ними — улица. Нетопленый дом, застоявшийся с прошлого года воздух. Деревянный пол. Свечи, в кухне над столом — керосиновая лампа. Плита, в которой Мама сразу же разожгла пару кедровых веток и дрова, была единственным отопительным прибором. От нее надо держаться подальше, тогда мы будем в безопасности. Животных в доме не было.

Все это Зеленый Зепп и я могли спокойно рассмотреть, прежде чем наших друзей освободили из рюкзака и впервые разместили отдельно на ночных столиках в спальне Наны и Ути. Те, что были гномами Ути, попали на ночной столик у окна. Приближенные к Нане оказались около двери. Естественно, я был гномом Ути, а Зеленый Зепп — гномом Наны.

Больше никакой мебели — впрочем, нет, был еще один-единственный стул, — а на беленых стенах никаких украшений, если не считать отрывного календаря, забытого десятки лет тому назад на листочке 14 июля, со смеющимся подпаском на картонке. Моя часть отряда гномов — в ней оказались Кобальд, два из трех Злюк, Красный Зепп, а еще Серый Зепп — беспомощно осматривалась на новом месте. Все делали глубокие наклоны, отжимались от пола и проверяли, могут ли вертеть головами. Я тоже воспользовался тем, что некоторое время никто не обращал на нас внимания, потому что Ути и Нана помогали распаковывать чемоданы, и сообщил своим товарищам, что мы находимся в каком-то южном месте с непонятным названием, что мы на каникулах и ближайшие недели никому не покажутся медом. Ути и Нана уже строят внушающие беспокойство планы. Они собираются прыгать в сено, плавать наперегонки, собирать голубику. Без перерыва играть в толкалки. Охотиться на змей. Залезать на самые настоящие горы.

Все, кроме Злюк, растерялись. А Новый Лазурик так даже заплакал. От его плача очнулся Кобальд, который тупо рассматривал свои башмаки. Он отодвинул меня в сторону, взмахнул руками и рассказал всем, и мне в том числе, про географическое положение, ландшафт, про историю и этимологию названия, хотя и сам его не понял. Он говорил так громко, так путано, до такой степени самоуверенно, что все мы с беспокойством поглядывали друг на друга и спрашивали себя, не оказалась ли для него долгая поездка непонятно куда серьезной травмой. Зеленый Зепп, проводивший такую же информационную беседу на ночном столике Наны, смолк. Кобальд совсем разошелся, кричал, что это — испытание, которое его бог (тот, что выглядел, как Кобальд, только намного больше) приготовил для нас. Он был совсем не в себе. Называл это место древним поселением Ганзы, потому что считал Ганзу горным народом, вроде жителей кантона Валлис или сарацинов, которые перед реконкистой забрались в самые отдаленные альпийские деревни и там превратились в темнокожих аборигенов.

На самом деле дом, в котором мы проводили каникулы, когда-то был почтовой станцией, где меняли лошадей, — стойла да десяток комнат для проезжающих. Теперь вместо почтовых экипажей и повозок ею пользовался тот самый автобус, тоже уже древний «ФБВ», он каждый день останавливался перед домом в 10.10 и в 15.30 (по пути в горы) или в 12.25 и в 19.30 (в долину). Стойла пустовали, нигде ни единой лошади, и даже заправочная бензоколонка, когда-то сменившая лошадей, стояла без толку, никому не нужная, и потихоньку ржавела.

Зеленый Зепп пропал вот как: Ути и Нана устроили нам соревнование по плаванию, это были гонки на выбывание, стартовали в них всегда два гнома одновременно. Пары определял жребий. Победитель переходил в следующий тур. Соревновались мы в небольшом ручье, протекавшем среди лугов перед нашим домом; ручей был маленький, почти канава, и все же течение в нем было сильное. Нана отправляла нас в плавание около мостика, вернее, доски, соединявшей берега, хотя любой человек, даже такой маленький, как Нана, запросто мог перепрыгнуть через ручей. Доска была положена для крестьянских тачек. Ниже по течению, примерно через две минуты плавания, на похожем мостике-доске стоял на коленях Ути, он выуживал из воды победителя и проигравшего. Победители ожидали посреди травы и коровьих лепешек следующего заплыва, проигравшим приходилось стоять на берегу ручья, изображая зрителей.

Соревнования давно начались, и я пробился в полуфинал. Моим противником должен был стать Зеленый Зепп, который, будучи явным аутсайдером, умудрился в четвертьфинале победить Старого Злюку. На участке трассы, где нам было положено замирать, Старый Злюка зацепился за кустик травы.

Мой выход в полуфинал обеспечил счастливый случай: моим соперником в первом туре оказался Новый Лазурик, а в четвертьфинале — Серый Зепп. Это были такие противники, с которыми я не стал неподвижным сразу же после старта только потому, что кувыркаться в волнах приятнее, если можешь шевелить руками и ногами. Так что я сделал пару гребков, но не более того. Несколько секунд я мчался по воде, как лодка на воздушной подушке, потом снова отдался течению. Ути выловил меня и поздравил, оба раза.