— Ну-ну! — произнес я и фыркнул.

— Конечно, я сразу же попытался выбраться на берег. Но попробуй-ка сделать это, — продолжил Зеленый Зепп, не обращая на меня внимания. — Туннель оказался трубой, в которой не за что было зацепиться, а потом течение сделалось таким сильным, что мне удалось только один раз сорвать несколько лютиков, росших на берегу. Но зацепиться как следует не получалось. Меня вынесло в большой ручей. В реку. И вот тут-то все и началось. — Он посмотрел на свои башмаки. На этот раз я промолчал, остальные с любопытством вытянули шеи, пока он не заговорил снова: — Вода подхватила меня. Меня швыряло вверх, вниз, бросало на одну скалу, на другую, на третью. Я бился головой о подводные камни, а спиной о рифы. Я раскачивался на пенящихся волнах. Водопады — словно пропасти, у меня выворачивало желудок, когда я несся вниз, перехватывало дыхание. А один раз я целый час, а может, день кружил в водовороте и не знал, как оттуда выбраться. Но потом очень сильная случайная волна увлекла меня с собой и кубарем понесла дальше. Я попал в пенящийся, падающий вниз поток — это как если бы тысяча невидимых водных чудовищ толкали и пинали бы тебя со всех сторон. То получишь по голове, так что сплющится нос и перекосится лицо, то в живот, и тебя согнет под прямым углом, а в это время острая скала уже буравит тебе спину. Если поднять руки, то они ударяются об острый, как нож, край скалы. Начнешь махать ногами — они застрянут в расселине. Ступни зажаты между двумя глыбами, но тело стремится дальше, и ты чувствуешь, как вытягиваешься, кожа твоя становится тоньше, а твои резиновые кости начинают рваться. Но потом вдруг ты пулей летишь дальше, ты опять спасен, благодаришь судьбу за то, что еще немного сдвинулся с места, и врезаешься в стену из обломков известняка и песчаника. Твой мозг звенит, твое сердце многократно повторяет каждый толчок извне, эхо внутри тебя усиливает все звуки до такого грохота, что начинает казаться, будто ты и есть источник хаоса, а вокруг тебя царят мир и спокойствие. Просто тебе самому надо успокоиться, тогда и все остальное придет в порядок.

— Однако… — начал было я, но все остальные гномы зашикали на меня и жестами просили замолчать.

Зеленый Зепп больше не обращал на меня внимания.

— Один раз я застрял у подножия водопада высотой с дом, — продолжил он, — который так барабанил по моему черепу, что в мозгу, казалось, полыхал огонь. Камни падали вниз, гранитные глыбы с грохотом валились мне на голову, мне было уже все равно. Я закричал. Крик у подножия водопада так же хорошо слышен, как предсмертный писк комара. В какой-то момент я уже был согласен стать игрушкой волн, пусть меня несет дальше. Было почти приятно стукнуться о берег и поплыть дальше, до следующей прибрежной скалы, через еще одну промоину. Какое-то время рядом со мной плыла форель, глядя на меня круглыми глазами, потом затрепыхалась прочь, а меня затянуло в очередной омут… Это длилось много часов, целую вечность. Или нет, — Зеленый Зепп смотрел на меня, словно умоляя о чем-то, — время настолько не имело значения, что осталось одно только сейчас. Сейчас, сейчас и еще раз сейчас. Время остановилось. Ты понимаешь? — И хотя я понял, но не шелохнулся. Мои собратья кивали, кроме Кобальда, который качал головой. — Я мог бы крутиться так вечно. Да, наверное, вечность — это не что иное, как настолько стремительное течение времени, что мы даже не пытаемся воспринимать его. — Теперь и Кобальд кивнул. — Потом меня все-таки прибило к берегу, — сказал Зеленый Зепп после паузы, во время которой опять задумчиво посмотрел на меня. — Пена по-прежнему омывала мои ноги, но руки дотянулись до какого-то деревца и уцепились за него. Я подтянулся, выволок себя на сушу и пополз, ничего не видя, по песку, а может, по илу. Потом разрешил себе упасть. Я лежал, раскинув руки, уткнувшись носом в гальку, а ртом в грязь. А-а-а!

— А-а-а, — вторили ему слушатели и громче всех Кобальд.

— Я так жадно хватал ртом воздух, — продолжал Зеленый Зепп, — что грязь, галька, ил забили мне рот и нос, поэтому, выбравшись на сушу, я чуть было не задохнулся. Я кашлял, с трудом переводил дыхание, отплевывался. Внутри я был полон воды, по самую шею. Она плескалась при каждом движении и опрокидывала меня всякий раз, как я пытался встать. Я катался на спине, стараясь вылить ее через дырочку на пояснице. И у меня это получилось… Наконец я встал, шатаясь, качаясь и размахивая руками. Барабанная дробь, которую выбивало мое сердце, постепенно стихла, так что я даже мог различить отдельные удары. Уже неплохо. Я открыл глаза и огляделся. Ощупал себя с ног до головы. Это была адская гонка, видит Бог. — Кобальд, стоявший рядом со мной, вцепился в мою руку. Он так переживал, что сделался красным как рак. — Но я почти не пострадал. — Зеленый Зепп, нахмурившись, наблюдал, как я пытаюсь освободиться от цепких пальцев Кобальда. — Просто чудо. Наш генетический код в течение эволюции снабдил нас резиновой кожей, которая, по моим подсчетам, может вынести давление в десять или даже больше бар. Вот, смотрите, руки, нос, все как новенькое. — Он протянул мне ладони, и я склонился над ними. Мои друзья тоже посмотрели на них. И в самом деле, кожа была нежной, розовой, как у новорожденного. Я бы сказал, точно с фабрики. — Правда, мой зеленый костюм выглядел ужасно. На животе, на ногах и руках краска облезла. Сохранилась только в нескольких местах. Я стал пестрым, вот уж действительно, не было бы счастья, да несчастье помогло, получилось что-то вроде маскхалата. Белое пятно, зеленое, опять белое. Обычно нашу резину покрывают слоем краски. Ведь от солнца она портится. — Он постучал себя по груди, по ляжкам, словно хотел проверить, хороша ли его новая краска, этот сочный желтый цвет. — Потом я поднял голову. Прямо передо мной стеной стоял лес. Все было зеленое, зеленое до самого неба, которое чуть виднелось далеко наверху. И тут моя маскировка оказалась очень кстати. Я пошел в лес, а что мне еще оставалось? Я пробивался, извиваясь, через ветки ежевики и заросли папоротника. Где получалось, шел, но большей частью полз. Рокот воды у меня за спиной стих. Деревья были гигантские, стволы — словно черные стены. Я перебирался через корни, огромные, как горы. Вниз, вверх, и так без конца: за каждой горой корней, которую я преодолевал, меня ждала следующая. Кроны тысячелетних тисов или доисторических елей находились так далеко в вышине, что нижние ветви загораживали их. Может, они и видели небо, а я — нет. Ни малейшего просвета у меня над головой. Такая темень, что я не понимал, полдень сейчас или полночь. Да и как мне было уследить за временем суток в водяной мясорубке? Я качался на зыбких ветвях и падал в мох и крапиву. Раздвигал стебли бамбука и перепрыгивал через цветы, сочащиеся ядовитым соком. Я шел, а где мог, бежал. Потому что, если я останавливался хоть на мгновение, эти джунгли грозили прорасти сквозь меня. — Он подошел ко мне, и теперь мы стояли нос к носу. — Да, Фиолет, — сказал он, глядя на меня зеленовато-голубыми глазами, — вот так оно в дикой природе. Ты останавливаешься, чтобы оглядеться и найти дорогу, а она уже поглотила тебя. Ты не можешь пошевелить ногой. Ты уже часть этого клубка растений. Этих стеблей, и цветов, и колючек, что обвивают друг друга сверху и снизу, прорастают друг в друга. Ты можешь обороняться, можешь колотить вокруг себя руками, некоторое время ты рвешь, бьешь и сбрасываешь их с себя — но ты уже опутан ими до конца своей жизни, а если ты гном, то навечно. Почва сожрет тебя всего за несколько недель, слои гумуса и клубы корней, разрастаясь, покроют тебя. Дуб раздавит тебя, или кедр, или бук, что поднимется над тобой за несколько десятков лет, переплетаясь с кронами других деревьев, угнетая враждебные стволы, пока те не разлетятся в щепки, не треснут, не упадут на землю. Первобытный лес не чувствует, не думает, не знает сострадания, Фиолет! — Он что, говорил все это для меня одного? Я отступил на шаг. Зеленый Зепп немного успокоился и сказал, теперь уже обращаясь и к Кобальду, и ко всем остальным: — Головнёвые грибы, чага, хвощи, ужовники, плауны, драконьи хвосты, трагопогоны, можжевельники, ядовитые лютики, козлобородники, пушицы, кусты розовых бушпритов, колдуны, стебли, кармические корни, дикий шафран, багульники, дикие лилии, крапива, скабиозы, кусты волчьих ягод, чертополох, сосны, кедры, секвойи — все боролись друг с другом. Без передышки, изо всех своих сил. Каждый пытался задавить соседа, подмять, прорасти сквозь него, заставить его гнить, уничтожить, расплющить. На деревьях буйно росли, пробираясь к самой вершине, мхи, плющи и омела, на них — лишайники, на лишайниках — споры, ростки дерезы, и не всегда выигрывал тот, кто больше. Случалось, что гигант лежал, источенный плесенью, а сквозь него пробивался куст ежевики. Мне вообще показалось, что победителями по большей части оказывались мелкие создания. Грибы. Их было так много, что они несли с собой верную гибель, хотя и в них самих уже затаилась смерть.