– Я помогал Петровичу разбирать елку, он сам попросил! – мой ответ был переполнен уверенности, так как это была чистая правда.

Отличницы рассмеялись, большая мягкая глыба, тяжело вздохнув, обошла меня справа, произнеся всего два слова:

– К директору.

– За что? – недоумевал я.

Пока одна из заплетенок не пояснила:

– Петрович разобрал елку месяц назад, Васин! Придумал бы что-нибудь поумнее! – и злобно прохихикала.

Я тут же отвел глаза, потому что боялся увидеть ее лицо. «Так совсем не пойдет, это уже слишком! – думал я, адресуя свои мысли проклятым санкам. – Нужно срочно от них избавляться, иначе меня выгонят из школы!»

Лариса Николаевна привела меня в учительскую, оставив свои «крылья» за дверью, без них она казалась поуже и менее строгой. Столы стояли в шахматном порядке, а на стене висела доска с ключами от всех классов. Каждый крючочек снизу был подписан синим маркером, но рассмотреть надпись удавалось, лишь подойдя ближе к стене.

– Сядь, – строго сказала глыба, – и думай о своем поведении, пока ждешь завуча.

Это прозвучало как издевательство, поскольку последние месяц-второй я только и думаю, что о своем поведении, и не знаю, что нужно сделать, чтобы все исправить.

Я думал, думал, думал, не сводя глаз с доски с ключами. В самом нижнем ряду ключи больше остальных, такие обычно отпирают навесные замки или наружные двери. Я вспомнил, как выглядит дверь с тыльного входа в столовую, и представил, как должен выглядеть ключ, отпирающий ее. Он висел в середине нижнего ряда, между двумя похожими ключами поменьше от женской и мужской раздевалки в спортзале. Как-то раз, вспомнилось мне невзначай, года два назад, тренер отправил меня за ними, обнаружив, что забыл их взять. Нужно проникнуть б логово кухарки и оставить там ее злополучные волшебные санки.

– Подумал? – прервала Лариса Николаевна мой план, когда в учительскую вошла троица апостолов.

– Да! – сказал я чистую правду.

– Что случилось, Васин? – спросила завуч, увидев меня на стуле провинившегося.

«Не торопись с ответом», – прошептал мой внутренний голос и заострил внимание на ее жутком, разноцветном макияже. Мне было не страшно, что завуч вдруг превратится в кухарку, потому как она и без того была некрасива до безумия.

– Прогулял математику, бродил по коридорам, а может, и хуже, курить бегал за школу, вот и не пришел, да, Васин? – начала выступление сторона обвинения.

– Может, ты еще не выздоровел до конца? – поддержала меня одна из троицы апостолов.

Они продолжали дискутировать без моего вмешательства, что было очень кстати для меня, но вскоре замолчали. Мне не удалось уловить последнюю фразу, и предыдущую тоже, поэтому я просто смотрел на них, переводя взгляд с одной на другую. Нужно было что-то ответить, я водил ладонью по своей груди вниз, вверх, вправо, влево и понимал, что внутри моей рубашки нет осыпавшихся елочных иголок, а завхоз, наверное, действительно на больничном уже неделю и, скорее всего, мое сотрясение мозга оказалось сильнее, чем я предполагал.

– Я прогулял урок, потому что не сделал домашнее задание, – произнес я, когда все наконец-то замолчали, и тут же вспомнил, что сделал его в тетради, которая лежит в рюкзаке, висящем за моей спиной. Но делать шаг назад было поздно. «Ладно, хотя бы не курил за школой», – подумал я, когда меня отпустили из учительской.

Теперь я думал только о ключе, добыть его будет непросто, в учительской пусто только на уроках, и то не на всех, нужно подловить момент. По дороге к классу я несколько раз сталкивался с одноклассниками, они смеялись надо мной, задирали, обзывались, но я не обращал внимания и тем самым спровоцировал дополнительную агрессию. Один из задир, разгорячившись, толкнул меня, и я упал, вокруг тут же образовалась толпа, и еще несколько человек пнули меня в ребро, а затем схватили рюкзак и вывалили из него все содержимое, Это действие было похоже на ритуал туземцев, которые прыгают вокруг огня с криками «у-у-у-у-у-у», в моем классе вроде бы не туземцы, но ведут себя ничуть не лучше. Так и буду теперь их называть. Меня спасло появление Ларисы Николаевны. Она, словно бог солнца, будучи такой же необъятной, спустилась с небес и резким ударом учебника по подоконнику спугнула племя.

– Опять ты в центре событий, Васин?! Никак тебе неймется, сам не учишься и всех остальных с толку сбиваешь! Ох, дождешься ты, отчислят тебя и правильно сделают, между прочим! – она поправила очки и, обойдя меня, словно кучу дерьма, зашла в класс, закрыв за собой дверь.

В этот момент прозвенел звонок, я собрал с пола свои вещи и подошел к классу. «Сейчас в учительской никого нет, – прошептал мне внутренний голос. – Сбегай посмотри, это займет всего минуту», – шептал шипящий голос внутри меня. «Нет! – возмущенно ответил я ему. – Это слишком, если я не явлюсь на второй урок математики после всего, что уже было сегодня, меня точно отчислят». «Одну минуту, всего одну», – настаивал голос. Я не посмел сопротивляться и бросился бегом к учительской, надеясь, что успею, пока Лариса Николаевна не начала урок.

– Что тебе тут, Васин? – завуч возникла из глубины комнаты, когда я сунул свой нос в приоткрытую дверь.

– Ничего, ничего, просто ручку потерял, – очень быстро проговорил я и побежал обратно. План хороший, но исполнить его будет непросто, надо тщательно к нему подготовиться, я видел, как это делают грабители банка в американских фильмах, и взял за основу их опыт.

– Так вот же твоя домашняя работа, – глыба внезапно нависла над моей тетрадью грозовой тучей, – и решено все правильно, успел списать на перемене, молодец Васин!

В этот день у меня в журнале появилась еще одна двойка, такая большая и жирная, что заняла почти полторы клетки, поставленная с нескрываемым удовольствием и долей пролетарской ненависти. Этот день я выдержал с трудом, силы мне давала мысль, что школа не вечна и когда-нибудь она закончится.

Санки явились в обычное время, но были непривычно грязными, какая-то маслянистая, вонючая жидкость стекала с них на пол и впитывалась в ковер. Сначала я не разглядел ее, но после того, как вонь добралась до моего носа, я встал и подошел ближе. Их как будто окунули в котел с помоями, поварили там и сразу явили мне. «Отличный подарок, а главное – неожиданный», – думал я, оттирая тряпками это дерьмо с ковра. Чем больше я тер, тем больше становилось пятно, я принес из ванной большой таз и поставил в него санки, а сам продолжил оттирать. Через несколько минут таз наполнился, я вынул санки, поднял таз и понес его в туалет. «Что это еще за гадость?» – думал я с ужасом, пока помои стекали в унитаз, они были черные, с бордово-красноватым оттенком, словно венозная кровь. Меня начало тошнить от этого, я повязал на лицо мамин шарф, пропитанный духами, чтобы перебить запах, и продолжил уборку, но это не помогло. С санок текло все больше, я старался убирать быстро и тихо, поднимал тяжеленный, переполненный таз, склонявший меня в разные стороны, словно ветер молодую березу. Я очень боялся разлить содержимое, ведь маме бы это точно не понравилось, она была бы в шоке от увиденного, а папа, возможно, отменил бы амнистию и снова отходил меня ремнем по всему телу. Я так устал, что ноги начали подкашиваться, голова закружилась, и я упал на колени перед санками, мысленно вымаливая прощения за свой поступок, я просил пожалеть меня и перестать извергать эту ужасную жидкость, а взамен забрать что-то другое, все что угодно, даже мою жизнь. Но санки хладнокровно смотрели на меня сквозь свои полосатые ребра и продолжали свое. Я сдался. Лужа расползалась по ковру, словно темная дыра, я смотрел, как она поглощает мои голые колени, ноги полностью, все тело, но ничего не мог сделать, не мог шевельнуть даже пальцем, будто бы мое тело было накрепко связано веревками. Затем у лужи образовались края, она забурлила и стала походить на кастрюлю. Кастрюлю, что стоит на плите в школьной столовой, а в ней варится суп, мои плечи погрузились в нее, я задрал голову вверх, чтобы сделать последний глоток воздуха, и в последний момент своей жизни увидел глаза – маленькие, сморщенные, злые. Это была кухарка, она посмотрела на меня безжалостной улыбкой и закрыла крышку.