С выездом в прокуратуру надули, с баней тоже! Теперь и с выездом в суд. Говорят, затопило Мосгорсуд. Каково! Ждали на битком набитой «сборке» с пяти тридцати утра до десяти. Наконец, вывели всех к выходу, и тут пошел среди зеков разговор о тушенке как обязательной судовой пайковой порции.

— Тушенку давай! — стал раздаваться призыв в толпе. — Ну что, братаны, без тушенки не судимся?

Пронесли коробки с тушенкой. Говяжьей! Занесли в автозаки. За тушенкой потянулись зеки. Сообщили, что вожделенную тушенку будут выдавать в здании суда.

Сели, поехали. Приехали. Половину машины выгрузили. Подождали. Снова поехали и, к вящему удивлению, оказались на централе. Всех выгрузили, а тушенка, естественно, осталась в автозаке. Спиздили-таки мусора нашу тушеночку. А нам сообщили, что, мол, Мосгорсуд затопило. Вот так, покушали мясца.

Есть дадаизм, импрессионизм, сюрреализм, индуизм, социализм, капитализм, наконец, а есть «вованизм» — стиль жизни и поведения. Когда человек, не толстея, может поглощать пищи в четыре раза больше, чем средний человек, и спать по двадцать два часа в сутки месяцами. Вовчик, являющий собой явление, услышав это слово, сказал бы так: «Че, вованизм?»

Водка требует слушателя. Идеальный слушатель — это внимательные глаза, подвижная мимика, заливистый хохот (кто ж не любит собственное чувство юмора?). И полное молчание, долгое и упорное. Иногда молчание необходимо разбавлять вопросами — короткими и в меру мудрыми: кто, что, сколько, почему, когда?

До войны (Великой Отечественной) особой символики татуировок не существовало. Многое было почерпнуто из нательных рисунков, бытовавших среди моряков. Уже само ношение татуировки указывало на принадлежность к блатному миру. «Петушки к петушкам, а раковые шейки — в сторону», — усмехались надзиратели, намекая на известные сорта карамели. В период «сучьих войн» и позже преступное сообщество разработало тайную символику татуировок, которая часто указывала на место их владельца в иерархии уголовного мира, на его заслуги, на преступную «специализацию». Если ты носил татуировку не по праву, с тебя спрашивали, и часто отвечали кровью.

Чрезвычайно распространенная татуировка парусника с наполненными ветром парусами стала означать человека, который рвется на волю и не упустит возможности совершить побег. Часто встречающийся рисунок оскаленной пасти льва, тигра, пантеры и т. д. получил название «оскал» и стал означать «идейного» уголовника, ведущего себя по отношению к администрации крайне агрессивно. Череп, кинжал, змея в разных сочетаниях стали символом грабителей и разбойников. Представители «чистых специальностей» (крадун) — факел, рукопожатие. Эти символы расшифровывали как символ дружбы и товарищества в местах лишения свободы. «Розу ветров» толковал как выражение агрессивности по отношению к лагерной администрации. Если ее накалывали на плечи, это соответствовало формуле «Никогда не надену погоны». Если «розу ветров» наносили на колени, расшифровка была «Не стану на колени перед ментами», на других частях тела она выражала активное нежелание работать на «хозяина» (то есть начальника лагеря, тюрьмы). В уголовном мире изображения «розы ветров» (чаще всего парные) получили название «воровских звезд». Первоначально их накалывали исключительно ворам.

Восходящее солнце — сюжет, распространенный до «сучьей войны», но теперь все зависит от количества лучей: длинные означают число «ходок», короткие — лет. До «сучьей войны» часто встречалась наколка с изображением кинжала, протыкающего сердце, или сердца, пробитого стрелой. «Законники» чрезвычайно остроумно решили проблему тайной символики этого рисунка: кинжалу они добавили стрелу, а к стреле — кинжал, и это стало обозначать верность желанию отомстить отошедшим от «воровских традиций».

По свидетельствам некоторых старых «бродяг», именно в начале — середине пятидесятых годов возникает обычай носить точки (или маленькие крестики) на костяшках пальцев. Количество точек означает количество «ходок». Наносили еще на костяшку запястья пять точек: четыре — по краям, пятую — в центре. Это толковалось как «четыре вышки и конвой», то есть считалось символом зоны. Насекомые — муравей и жук — были тотемы карманных воров. Сначала возник муравей. Его появление связано с лингвистическим казусом — «народной этимологией». Дело в том, что до революции существовала отдельная уголовная «специальность» — «марвихер», то есть шикарный вор, который специализировался на крупных кражах и махинациях, выдавая себя за состоятельного дельца или титулованную особу. Вращались «марвихеры» и в высшем свете, «работали» за границей, на известных курортах и тому подобное. После революции они исчезли, но новая «воровская элита» тоже хотела называться красиво. Вот и вспомнили старую «специальность»: «кармаши» называли себя «марвихерами», но часто коверкали слово, которое превратилось в «марвихор» и даже в «муравьихер». Отсюда и муравей, а следом за ним жук. Надо сказать, что аббревиатура ЖУК расшифровывается как «Желаю удачных краж». Именно в пятидесятые на руках стали появляться короткие слова, которые, казалось бы, ничего не значат. Например КОТ, ЛОРД, СЛОН, БОГ. Таких аббревиатур огромное количество. Каждый «честный босяк» должен знать, что они обозначают.

КОТ — «коренной обитатель тюрьмы».

ЛОРД — «легавым отомстят родные дети».

СЛОН вначале — «суки любят острый нож», позже — «смерть легавым от ножа».

БОГ — «был осужден государством, буду опять грабить».

До пятидесятых годов подобные редкие аббревиатуры администрация выводила с тела заключенных химическим путем. Иногда это превращалось в абсурд. Дело в том, что аббревиатуру СССР «законники» расшифровывали как «Смерть Сталина спасет Россию».

1 мая. Второе первое мая я в тюрьме. Второй Первомай! Ярость и ненависть уже притупились. Все чаще стало посещать чувство, что это никогда не кончится. Выдержки и еще раз выдержки. Тюрьма по сути — хорошая школа жизни. Ее надо пройти, обязательно пройти. А иначе грозят отупение, отрыв от реальности и замыливание взгляда перед свободой. На свободе человек перестает понимать ее ценность. Он вообще перестает понимать, что это за состояние свободы. Вот, например, взять меня: по большому счету, у меня было все, может, не хватало только творчества и популярности. Но это все было какое-то замыленное, что ли. Когда надо было радоваться жизни, я рефлексировал и комплексовал, не замечая или расточительно пропуская простые проявления жизни. Утро раннее, светлое, чистое. День широкий, свободный. Вечер тихий, теплый. Ночь. Просто ночь, не на шконке, не в прокуренной насквозь камере, не среди храпящих маргиналов — обычная человеческая ночь. Солнце, светящее с открытого неба, дождь, мороз, жара… В каждом природном явлении есть своя неповторимая прелесть. Вместо того, чтобы писать, я рефлексировал на тему своего творческого простоя и таланта. Рефлексия вместо работы и творчества. Рефлексия как вид творчества.