Первым из корейских государств буддизм приняло Когурё. Некий монах Сундо, в китайском прочтении — Шунь-дао, прибывший в 372 году из империи Цзинь (265–420), ознакомил когурёсцев с основами буддийского учения и основал первый буддийский монастырь на корейской земле. В 392 году правитель Квангэтхо издал указ о строительстве в Пхеньяне сразу девяти буддийских храмов, что можно считать установлением буддизма в качестве государственной религии Когурё.

В Пэкче буддизм был принесен монахом по имени Маранантха в 384 году. Новая религия понравилась правителю Чхимню, и буддизм начал распространяться в государстве.

В Силла буддизм проник весьма рано — уже в 4 году, если верить древним летописям, но основание первого монастыря в горах Кымгансан никак не сказалось на становлении буддизма в качестве государственной религии, потому что государственности как таковой в то время в Силла не существовало. В I веке Силла (тогда еще называемая Саро) представляла собой племенной союз, который с большой натяжкой можно было назвать квазигосударством. Но в V веке состоялось второе пришествие буддизма в Силла. Со временем «новая старая» религия завоевала столько сторонников, что ван Вончжон, правивший с 514 по 540 год, придал ей государственный статус. За это правитель получил посмертное имя Попхын, означавшее «Возвышение Закона» (имелся в виду буддийский закон).

В Объединённом Силла и пришедшем ему на смену государстве Корё буддизм был государственной религией. В этот период была создана буддийская культура, во многом определившая будущее развитие корейской нации. И все было бы не просто хорошо, а еще лучше, если бы по мере упрочения своих позиций буддийские монахи не проявляли стремления к власти, не подменяли бы отрешенность от мирских дел стремлением к получению мирских благ. Изначальная привлекательность буддизма была обусловлена его бескорыстием. В древности монахам предписывалось жить подаянием и проявлять примерную скромность. Все имущество монаха состояло из обычной и теплой одежды, палочек для еды и чаши для подаяния. И это правильно, ведь ищущему просветления не требуется бо́льших земных благ. Однако со временем (и так было повсюду) иерархи почувствовали вкус к роскоши и политике. Они составили конкуренцию светским правителям, и последствия этого не заставили себя ждать. Династия Ли, правившая Кореей (Чосоном) с 1392 по 1897 год, буддизм не жаловала. До активной борьбы с буддизмом дело не дошло, но мягкое вытеснение его из всех сфер жизни имело место на всем протяжении правления этой династии. В результате в современной Корее буддийское духовенство не имеет значимого политического влияния. По выражению одного из известных социологов современности, «буддизм в Корее существует, но при желании его можно не замечать»[31].

Далеко не все специалисты по корейской истории употребляют термин «Объединенное Силла», характеризующий позднее государство Силла, объединившее под своей властью более двух третей Корейского полуострова. Многие историки не разделяют периоды Трех государств и Объединенного Силла, а говорят о Раннем, Среднем и Позднем периоде Силла. Но по мнению автора этой книги первое деление логичнее и потому удобнее.

Объединенное государство Силла просуществовало недолго — два с половиной столетия, но этого времени хватило для того, чтобы превратить силланцев, когурёсцев и пэкчесцев в единую корейскую нацию.

С чего начинается нация? С осознания людьми своей принадлежности к ней. Живя бок о бок друг с другом и изрядно перемешавшись в результате миграций, жители Силла отрывались от своих «исконных» корней, ассимилировались, проникались общими идеями. Главной из этих общих идей было наличие общего врага — китайской империи Тан (существование Объединенного Силла пришлось на танский период). Важную роль в деле объединения корейцев сыграла разумная политика силласких правителей, которые не пытались уничтожить или хотя бы оттеснить от власти когурёскую и пэкческую знать, а напротив — сохранили все аристократические привилегии и поручили знатным домам править на местах. Разумеется, это правление осуществлялось под строгим контролем центра, исключавшим появление центробежных сепаратистских тенденций. В этом отношении корейским государствам, можно сказать, повезло. Они были относительно небольшими (никакого сравнения с китайскими империями), а на небольших территориях проще следить за порядком, не допуская покушений на централизацию власти. Впрочем, основные проблемы правителям Объединного Силла создавали не аристократы-«чужаки», а прокитайски настроенные сановники.

Для корейцев, как и для большинства народов Восточной Азии, характерно бережное внимание к своим корням. Гражданин современной Кореи может помнить о том, что его далекие предки жили в Пэкче или, скажем, в Когурё. Одинаковые корни могут стать дополнительным фактором сближения при знакомстве и послужить поводом для распития еще одной бутылки соджу[32], но они не могут разобщать корейцев, считающих себя единой нацией. Кстати говоря, традиционное корейское соджу, которое, по мнению большинства корейцев, существовало со времен Тангуна, на самом деле научили готовить монголы в XIII веке. До монгольского нашествия корейцы не знали перегонки, повышающей крепость напитков. Принято считать, что монгольское нашествие (точнее — серия нашествий) окончательно завершило «выплавку» корейской нации, объединив всех корейцев для отпора могучему врагу.

Добавление большого количества новых подданных и новых земель потребовало создания новых управленческих структур и общего усиления управленческого аппарата. Правители Объединенного Силла видели главную опору своей власти в исконной силлаской знати. Покоренные знатные роды могли продолжать править в своих владениях, но контролировали их исконные силланцы, имевшие кольпхум-категории. Принадлежность к кольпхум служила пропуском в центральный аппарат управления. Но это не означало, что своим доверяли безгранично, ведь многие представители силлаской знати имели прокитайскую ориентацию. От таких людей старались избавляться, невзирая на их происхождение и заслуги. Вот показательный пример: в 662 году правитель Мунму (при жизни его звали Поммин), сын объединителя корейских земель Муёль-вана, приказал казнить знаменитого полководца Чинджу, прославленного многими победами в войне с Пэкче и бывшего начальником Военного Ведомства. Формальной причиной казни послужило небрежение, якобы проявляемое Чинджу к государственным делам, но настоящая причина, о которой можно только гадать, могла заключаться в его прокитайских или просто оппозиционных настроениях.