— Не уверен, что если кого-нибудь из протестующих раздавит товарный состав, то от этого будет какая-то польза, — сказал Боуз. — Вы получили от меня документ?

— Получила. — Она соображала, с чего начать.

— Прочли?

— Да. Послушайте, мистер Боуз…

— Для друзей я просто Боуз.

— Как хотите. Послушайте, я не пойму, чего вы хотите от меня. Вы что, верите, что присланный вами текст Оррин Матер написал сам?

— Знаю, что это кажется невероятным. Даже Оррин не спешит признать свое авторство.

— Я его об этом спрашивала. Он говорит, что записал все это, но не уверен, что сам сочинил. Можно подумать, что ему кто-то диктовал. Думаю, это кое-что объяснило бы. В общем, чего вы ждете от меня? Литературной критики? Вообще-то я не такая уж любительница научной фантастики…

— Вы прочитали в этом тексте не все, что в нем есть. Надеюсь, смогу прислать вам сегодня продолжение, после чего хорошо бы встретиться — как насчет завтрашнего ланча? — и поговорить подробнее.

Но готова ли она сделать еще шаг навстречу этим чудачествам? Как ни странно, она поймала себя на том, что да, готова. Наверное, причиной было любопытство. И сочувствие к застенчивому мужчине-ребенку, каким оказался Оррин Матер. К тому же она была совсем не против общества полисмена Боуза. Она позволила ему прислать ей новую порцию отсканированных страниц, но оговорилась:

— Появилась, правда, одна сложность, вам надо быть в курсе. Я больше не занимаюсь Оррином. Мой босс передал его дело практиканту.

Настал черед Боуза молча переварить услышанное. Сандра попыталась разобрать, что скандирует толпа вокруг него. Что-то вроде «дети наших детей…».

— Вот чертовщина! — произнес Боуз.

— Сомневаюсь, что мой босс захочет с вами откровенничать, только не обижайтесь. Он такой…

— Вы о Конгриве? Парни из полиции Хьюстона говорят, что тот еще бюрократ, пробу ставить негде.

— Без комментариев.

— Ну что ж… У вас остается доступ к Оррину?

— Я могу с ним разговаривать, если вы об этом. Но принимать решения теперь не в моей власти.

— Это усложняет дело, — согласился Боуз. — Но для меня все равно ценно ваше мнение.

— Повторяю, чтобы быть вам полезной мне надо знать, почему вам так важен Оррин с его тетрадками.

— Об этом нам лучше потолковать завтра.

Они условились о встрече в одном заведении неподалеку от приюта, несколько более приличном, чем придорожные кафе. Потом Боуз сказал:

— Ну, мне пора. Спасибо, доктор Коул.

— Сандра, — поправила его она.

1

Хотите знать, что случилось с Боксом и что было потом?

Расскажу.

Надо ведь что-то оставить после себя.

Чтобы было, что читать ветру и звездам.

2

Я родилась от Трэи (у ее имени был пятисложный суффикс, но я не стану его здесь повторять), но лучше считать меня Эллисон Пирл-Марк Второй. Вынашивали меня десяток лет, восемь дней рожали в муках, и само мое появление на свет сопровождалось травмой. С первого дня своей жизни я знала, что являюсь подделкой, но при этом понимала, что лишена выбора и вынуждена такой оставаться.

Я родилась за семь дней до того, как Воксу полагалось проплыть через Арку и попасть на древнюю Землю. Роды приняли мятежные фермеры, при рождении по моей спине обильно струилась кровь. Когда ко мне вернулся дар речи, кровь уже высохла и превратилась в корку.

Фермеры выковыряли и вырвали из моего тела, а потом уничтожили мой персональный лимбический имплантат — мой сетевой интерфейс или «узел». «Узел» сразу после прежнего рождения был вставлен в мой позвоночник, у третьего позвонка, так что боль от его потери была невыносимой. Когда я очнулась, волны адской боли прокатывались по мне от этого позвонка до макушки и обратно, но еще хуже было то, что остальное мое тело онемело, и я его совсем не чувствовала. Ниже плеч как будто ничего не было — только онемение, беспомощность и тихий ужас. В конце концов фермеры накачали меня каким-то варварским анестетиком из своей первобытной аптечки — подозреваю, что не из сострадания, а просто устав от моих воплей.

Когда я снова пришла в себя, все мое тело нестерпимо ныло, я ощущала ломоту во всех членах, и это было прекрасно, так как означало, что я оживаю. Даже без «узла» мой окрепший организм бодро сращивал разорванные нервные волокна и сокрушенные кости. Рано или поздно я смогу садиться, вставать, потом ходить. Осознав это, я заинтересовалась наконец тем, что меня окружало.

Я лежала в повозке, на подстилке из какой-то сушеной травы. Повозка быстро ехала. Ее борта были слишком высокими, чтобы видеть, что за ними, зато в глаза мне бил свет дня. Я могла любоваться небом, облаками, проплывающими мимо верхушками деревьев. Определить, как давно меня схватили, не было возможности, а именно этот вопрос не давал мне покоя больше всего. От ответа на него зависело расстояние до Вокс-Кора и от Вокс-Кора до Арки гипотетиков.

Несмотря на пересохший рот, я смогла громко крикнуть: «Эй!» Крикнув так пару раз, я спохватилась, что кричу по-английски, и перешла на вокский:

— Вех-э! Вех-э ми!

Чтобы кричать, надо было расходовать силы, и я быстро унялась, убедившись, что на меня не обращают внимания.

* * *

Когда повозка остановилась, уже спускались сумерки. В небе загорались первые звезды. Лазурный отлив неба напомнил мне витражи в церкви Шамплейна. Я не большая любительница церквей, но витражи мне всегда нравились, особенно просвеченные воскресным утренним солнцем. До моего слуха донеслись голоса фермеров. Фермеры говорят по-вокски с акцентом, как будто перекатывают во рту камешки. Я почувствовала запах их стряпни — новая пытка, ведь меня не удосужились до сих пор покормить.

Вскоре над бортом повозки возникла мужская физиономия, темная и морщинистая, как у всех фермеров. Лысый череп, кустистые брови, желтая радужная оболочка глаз, откровенная неприязнь во взгляде.

— Эй, ты, — произнес он, — сесть можешь?

— Мне надо бы поесть.

— Если сможешь сидеть, значит, сможешь и поесть.

Следующие несколько минут я пыталась привести свое непослушное тело в сидячее положение. Фермер и не думал мне помочь. Он наблюдал за мной с каким-то медицинским безразличием. Умудрившись привалиться спиной к борту повозки, я простонала:

— Я сделала, что ты хотел. Пожалуйста, дай поесть.

Он бросил на меня сердитый взгляд и удалился. Я не была уверена, что он вернется. Но он принес миску с чем- то зеленым и тягучим и поставил ее передо мной.

— Если тебя слушаются руки, приступай.