Голицыну больше понравилась та красная, у которой волос на голове почти не было. Лицо у нее помягче, чем у ее подружки, хотя и не красотка. Волевая бабенка. Плечистая, мускулистая. Даже раздевать ее не надо, и так все видно. Блондиночка была посерьезнее, постарше и как-то холодна. Черты лица резкие, мужские. Карие глаза недоступные. Ну ее…

Одеты дамы были одинаково: белые сорочки, темно-синие бриджи, на ногах полукеды. Красноголовую звали Герда, белую – Грета. Не запутаешься, если они в один прекрасный день не предстанут с одинаковыми прическами.

Малыш поймал себя на том, что чешет темя, и уже довольно долго. Опомнившись, он медленно убрал руку, потом поднял ее в воздух и сказал:

– Хелло.

Почему группе предоставили шикарную яхту, почему в помощниках капитана немки, не знал никто, кроме шкипера Сергея, а он предпочел на данную тему не распространяться. Во всяком случае, пока.

Герда, плохо скрывая свое хорошее настроение, провела Голицына и Диденко в их каюту.

– Ту плейсес? – справился по-английски Поручик.

– Оф коз, – ответила немка и продолжила улыбаться.

«Чего она улыбается?» Это стало ясно, когда они спустились на палубу ниже по винтовой лестнице, прошли по коридорчику в сторону носа и открыли боковую дверь.

Ну что ж. Каюта. Она прекрасна.

Плазменная панель. Для мужчины это важно. Небольшое креслице. Столик для работы с ноутбуком. Сам ноутбук. За дверкой белоснежный унитаз и умывальник с позолоченным краником. Над ним зеркальце в обрамлении из надраенных кленовых листочков, не исключено, тоже драгоценного металла.

«Платина! – дошло до прибалдевшего Голицына. – Или обман?»

Когда Голицын вышел из гальюна, то увидел, как Диденко показывает немке жестом на кровать и галантно спрашивает:

– Йес?

В ответ красноголовая качала головой, при этом улыбка с ее лица куда-то делась.

За роскошью и чистотой прекрасного корабля от Поручика ускользнула одна деталь: кровать была одна. Для молодоженов. Широкая. Упругая, поди. Скакать не перескакать сие поле вдвоем с невестой…

До «невесты» все дошло намного раньше. Неспроста все эти «йесы».

– Ту мэн, йес? – подхватил Голицын, совершенно забыв про предупреждения Маркони о возможной ответственности.

Ее загорелая кожа стала белой, а потом красной.

Увидев реакцию самочки на поступающие к ней предложения, «поручик Ржевский» нахмурился и ткнул в ноутбук:

– Интернет?

Хозяйка бесшумно и плавно двинулась к компьютеру и включила его. Загрузка операционной системы прошла секунд за десять. Эк, шустра. Голицыну не терпелось оседлать арендованную Министерством обороны четырехъядерную лошадку самому.

«Игрушки есть там, или так, чванливо-офисный набор?»

Появился «рабочий стол». Картинка заставила сморщиться и отпрянуть.

«Ненавижу дельфинов».

Пара умнейших млекопитающих на фоне серебристо-желтой паутинки бликов водной глади синхронно высунула из воды узкие морды.

«Брр. Какая гадость».

Показав, куда тыкать, чтобы увидеть «Гугл», стюардесса вышла, бросив по пути правильную фразу на плохом русском: «Ужин через час».

Реально хотелось жрать и спать.

Меж тем яхта пришла в движение и начала набирать ход.

Всякий раз, попадая на границу с краем Косово, Ристич начинал дергаться. Такой ненависти, какая кипела в нем раньше, уже не было. Десять лет назад он, услышав слово «албанец», где-то в уголке подсознания вскидывал автомат и начинал выискивать цель. Война разрушает психику, война – это кордон, граница между «нормальным» и «ненормальным». Нет никакой музыки, это не кино, нет никаких пафосно-постановочных трюков и попаданий в глаз лютого врага с первой попытки. Нет рева вертолетов поддержки и гектаров врагов, размолотых на куски за пять секунд.

Там холодно, голодно и больно. А еще серо. Сознание, стремясь убежать от наваливающегося психического напряжения, показывает тебе все происходящее как бы со стороны, так легче, так проще. И никогда снов о войне на самой войне – только дом, только родные, только тепло. Мозг пытается зацепиться, пытается найти безопасный тихий уголочек и затаиться, и хорошо, если это получается, хотя бы в забытьи. А еще тайно надеешься быть раненым, а не убитым. Все надеются, все, кто попал на фронт. Трусить плохо, нельзя показывать, что у тебя трясется печенка и подташнивает всякий раз, когда слышишь звуки автоматных очередей и редкие выстрелы из орудий. Говорят, что люди привыкают… Какое там! Называется сие по-другому: на себя начхать, на других начхать. К нагрузкам привыкаешь, а дальше, как овощ или робот, с редкими всплытиями к поверхности во время посиделок с кружкой водки, и тогда мысли: «Когда же это кончится?»

Приграничная деревенька, вдоль домов которой ехали Человек и Ристич, кишела курами, наглыми лающими и бросающимися под колеса шавками и недоверчиво поглядывающими исподлобья подростками. Успевшая повидать всякого за свой механический век «Шкода» приближала их к неофициальной границе с политическим анклавом.

Человек проехал через всю деревню и привез следователя на блокпост.

Сербам катастрофически не хватало квалифицированных агентов. Служба внешней разведки уже отправила в тыл к албанцам троих сыскарей, но они проваливались на ровном месте один за другим – ни следа, ни звонка. Их вычисляли настолько быстро, что шеф Вуйкович начал подозревать, что к ним пробрался «крот», а ситуация требовала, чтобы дело продвигалось как можно быстрее; и то, что задействовали полицейского, случайно втянутого в историю, давало надежду. Человек он обычный, пусть и служивый. Даже если вся их картотека попала каким-то образом в руки противника, Ристича в ней никогда не было. Гипотетический стукач не сможет ничего передать на другую сторону. У албанцев не будет его фотографии.

Блокпост – конструктор из бетонных блоков. Стеночка собрана слева от дороги, справа от дороги. Щели-бойницы, мешки с песком по бокам. На асфальте лежат толстенные бетонные сваи, заставляя любой проезжающий транспорт сбросить скорость, дабы объехать, а не вписаться в умышленно наставленные препятствия. Всего в ста пятидесяти метрах «миротворческие» войска НАТО.

Затормозив у свежевыкрашенного в зеленый КУНГа[1], Человек сообщил подошедшему солдату с серьезным лицом и не менее серьезным автоматом, что они к командиру, и назвал лишь фамилию своего пассажира.

Снятая с какого-нибудь «ГАЗ-66» и поставленная на две ржавые трубы автомобильная будка служила теперь погранцам домом. За маленьким столиком сидел раскисший от духоты командир блокпоста – очень для такого небольшого звания, как лейтенант, возрастной и пышноусый. Рядом с ним расположился в оливковой рубашке с коротким рукавом славянин. Судя по ситуации на столе, они на спор ловили и давили мух, укладывая трупики в рядок на изрезанный и потемневший от времени желтый пластик.