Взгляд фосфоресцирующих глаз. Я вижу его во сне. Утонувшие финикийские моряки, восстающие из праха на морском дне, и Белладонна, повелительница камней, чей яд – атропин, названный по имени Атропос, одной из трех греческих богинь судьбы.

Я проснулась с таким чувством, что чьи-то глаза наблюдают за мной: из-под длинных ресниц, из-под тяжелых век на лице цвета копченого лосося, которого моя бабушка со стороны матери покупала у абердинского торговца рыбой на нашей улице в Эдинбурге еще до того, как мать перевезла нас в Лондон.

– Хоуошая уыба, – говорила бабуля, блестяще подражая северо-восточному диалекту, хотя в ее голосе кроме этого всегда чувствовались и следы индийских корней ее семьи.

Бабушке нравилась эта рыба, по ее словам, за то, что напоминала ей вкус «бомбейской утки», и она всегда ела ее со странной кисло-сладкой до приторности приправой из замоченных стручков тамаринда. Соседи-шотландцы находили эту бабушкину привычку весьма своеобразной. Ну, конечно, у копченого лосося нет ничего общего с бомбейской уткой. То, что называется «бомбил» и что можно отыскать в любой индийской бакалейной лавке, – совсем не водоплавающая птица, а на самом деле рыба, извлеченная из воды и высушенная под раскаленным индийским солнцем. Как и я...

Мое гостиничное окно заполнили глаза. Я натянула рубашку и пошла посмотреть, кто бы это мог быть. Как раз напротив окна кто-то повесил плакат размером в два этажа. «Голиаф!» – вопила надпись, и за латиницей следовало несколько фраз на недоступном для меня хинди. У головы на плакате было небритое лицо, что свидетельствовало о мужских достоинствах героя индийского кино и его таланте в искусстве рукопашного боя. Хотя, с другой стороны, трехдневная щетина на отрицательном герое – еще один признак моральной неустойчивости.

Плакатный герой настолько тесно прижался своей щекой к щечке старлетки с очами лани (от соприкосновения с его колючей щетиной ее лицо пылало), что было довольно затруднительно понять, кто же он все-таки: любовник или негодяй. Взглянув в зеркало, я убедилась, что мое собственное лицо гораздо бледнее.

Я не успела продолжить размышления на эту тему, так как позвонил портье и спросил, смогу ли я принять господина Рэма Шантру и его друга.

– Пусть проходят, – сказала я, вытаскивая пару помятых белых джинсов из чемодана.

* * *

Рэм вошел вместе с молодым человеком, маленьким, щуплым, даже хрупким, производившим впечатление мальчика, а широкая рубаха и очки в тонкой оправе только усиливали это впечатление.

– Дилип – лаборант в отделе судебной медицины, – представил его Рэм. – Друг моего двоюродного брата. Его брат – хиджра.

Дилип кивнул.

– Если вы не против того, чтобы немедленно выехать вместе со мной, я смогу тайком провести вас в свою лабораторию, мисс Бенгал. Для того, чтобы осмотреть последнее из тел.

События начали развиваться с неожиданной быстротой. Я вдруг поняла, что если смерти хиджр действительно каким-то образом связаны с мужем Миранды, мне необходимо было обсудить ситуацию с ней прежде, чем так серьезно ввязываться в это дело.

– А нельзя ли подождать, пока я свяжусь с сестрой?

– Уже созвана пресс-конференция, – сказал Рэм, – из-за той шумихи, которую подняла вокруг событий Си-эн-эн. И Дилип предполагает, что многие сотрудники уйдут туда, а тебя тем временем можно будет свободно провести в его лабораторию.

– Они обязательно пойдут если не на пресс-конференцию, то по крайней мере на ленч после нее. Но нам нужно поторопиться, – добавил Дилип. – То, что я делаю, – серьезное нарушение инструкции.

* * *

У входа в здание полиции Дилип кивнул охране.

– Это представители прессы, – объяснил он, а я в подтверждение его слов махнула своим удостоверением сотрудника Би-би-си.

Охранник взял у меня удостоверение и стал искать по списку приглашенных журналистов мое имя.

– Свояченица Проспера Шармы, – сказал Дилип.

Небрежным движением я протянула руку за удостоверением и одновременно ухитрилась сунуть охраннику пятьдесят рупий. Он нахмурился, но жестом разрешил нам пройти.

– Пятый этаж, – крикнул он нам вдогонку, когда мы уже входили в лифт.

Дилип нажал на кнопку, на которой стоял значок «НП».

– Будем надеяться, что охранник не заметил, – сказал он, когда двери лифта захлопнулись. – «НП» означает нижний подвал, где расположена мертвецкая.

Один оперативник из Стокгольма как-то рассказал мне о том, что ему особенно неприятно в судебной медицине.

«Запах, – сказал он прямо и признался, что, когда ему приходится участвовать во вскрытии, чтобы избежать дурноты, перед началом работы он обязательно делает три глубоких вдоха чистого свежего воздуха. – Но даже в этом случае часто становится настолько невмоготу, что приходится дышать ртом».

Мое отношение к судебно-медицинским лабораториям мало чем отличается от его. Перед тем как войти туда, я делаю глубокий вдох. А оказавшись внутри, дышу ртом. Но на меня действует не только запах. Поездив по миру, я повидала много различных моргов: американские морги из нержавеющей стали, доведенные до идеальной стерильности эталонных кухонь; датские морги, похожие на выставочные комнаты какой-нибудь мебельной фирмы; шведские – с занавесочками бледно-персикового цвета на окнах. Но в одном все они похожи друг на друга: там тела близких и любимых нами людей подвергаются последнему и самому страшному унижению. Кровь сливается в канализацию, телесные отверстия разрываются и насилуются при помощи металлических инструментов. Поэтому я предпочитаю, чтобы мое мертвое тело приняло море и никогда не отдавало бы его на растерзание людям.

Бомбейская лаборатория патологоанатомической экспертизы выглядела значительно потрепаннее всех других подобных лабораторий, которые мне приходилось видеть; ее выложенный плиткой пол потрескался и пожелтел за долгие годы от частого мытья хлоркой, от химикатов и крови. Но, по сути, она ничем не отличалась от других. На фаянсовой поверхности стола в центре помещения лежали искромсанные куски того, что когда-то было мышцами и тканями человека. На полу на том месте, куда попали выделения со стола, были видны ржавые пятна. Кто-то аккуратно распилил череп, чтобы добраться до мозга.

– А это для чего? – спросил нетвердым голосом Рэм, указывая на пластиковое ведро рядом со столом.

– Для внутренностей, – ответил Дилип. Он подошел к трупу и показал на его половой член. – Этот был переодет в женщину, но у него оставались мужские половые органы. У второй из жертв отсутствовали гениталии. Они были отрезаны.

– Но ведь ясно же, что если это – мужчина... – начал было Рэм.

Дилип взглянул на него.

– Не всегда так уж и ясно, в том случае, например, если имела место значительная степень распада тканей, если рыбы и другие морские животные повредили наружные мягкие ткани. В подобных случаях полезно помнить, что матка из всех внутренних органов разлагается в последнюю очередь.