меня получается… Но я никого не любил сильнее тебя, цыпленок. Я… пытаюсь сказать, что все изменится. Я не могу оставить этого мальчика взрослеть с другими людьми в другом доме. Я отвечаю за него. А ты нет, но тебе все равно придется… разделить эту ношу. И легко не будет. Я просто хочу попросить прощения. Это не твоя ответственность, но ты вынуждена будешь ее разделить. Это нечестно.

Он умолк, закрыв глаза. Внутри Джинни вспыхивали и угасали разные чувства: удивление, злость, ревность, недоверие, воодушевление, опасение, даже радость. Они поднимались на поверхность и снова пропадали в глубине души, как одежда в машине для сушки. Вот только она не испытывала их все, а просто наблюдала. Может, дело было в том, что эти чувства ей полагалось испытывать, но сама она ощущала все иначе. Сложно было понять.

– Роберт, – сказала, наконец, Джинни.

– Верно. Имя выбрала его мама.

– А ее как звали?

– Дженет.

– А ты… А он… Ты с ним встречался раньше?

– Ни разу. Для меня все это так же неожиданно, как и для тебя. Но я собираюсь сначала съездить в Ливерпуль, увидеться с ним и с Дженет, возможно. Во всем разобраться.

– А где он будет спать?

В доме было всего две спальни. Он был маленьким, но никогда не казался тесным – до этого вечера.

Папа вздохнул.

– Нам придется многое поменять. Не знаю. Наверное, в кабинете. Я перенесу все оттуда к себе в комнату. Справимся.

Кабинет! Впервые за все это время Джинни осознала, что кабинет на самом деле был еще одной спальней. Так значит, в доме их на самом деле три.

– И он будет ходить в школу?

– Ага. Думаю, да. То есть да, конечно. Нужно будет встретиться с директором… Как его там… С Биллом Эвансом.

– И ему нужно выучить валлийский.

– В этом тебе придется ему помочь.

Джинни промолчала. Пауза затянулась. Папа наклонился в гамаке, дотянулся до ее руки и сжал ее. Джинни кивнула.

– Ого, – сказала она. – Понятно. Ладно.

5

Гвинант

Лучшим моментом своей жизни Джинни считала одно яркое солнечное утро. Ветер гнал по синему небу пушистые белые облака, а какая-то женщина вешала на просушку простыни, и они тоже походили на облака – такие же белые, пахнущие свежестью влажные облака, хлопавшие и развевавшиеся на ветру, готовые взлететь и выше. Женщина пела, ее песня плутала среди облаков и простыней, поднималась вверх, заполняла собой бескрайнее сияющее небо, и Джинни вдруг почувствовала в себе такую легкость, что и сама, казалось, смогла бы подпрыгнуть и улететь в эти бесконечные голубые просторы; а потом пришел папа, и все это стало явью: она летела, взлетала на его плечи, над простынями, вверх, вверх вместе с ветром, с песней и с облаками к бездонному завораживающему небу, и колотила папу по голове от восторга, пролетая по миру, полному белоснежных простыней, и пушистых облаков, и бессмертной, вечной синевы.

* * *

Первым делом Джинни поделилась новостями с Рианнон. Все утро они шептались за кофемашиной: ароматное, полное пара убежище, которое она предоставляла, казалось, было способно сохранить любые тайны. Многим посетителям «Дракона» в тот день пришлось не один раз демонстративно прокашляться или постучать по стойке, чтобы их наконец заметили.

Закончив смену, девочки взяли велосипеды и поехали в долину Гвинант, вверх по реке. Спокойная и ленивая возле моря, где в устье стоял яхт-клуб, в холмах она показывала совершенно иной характер: русло становилось узким, а вода – кристально-чистая и холодная, как лед, – стремительно перекатывалась через осколки серых древних гранитных утесов и маленькими водопадами бурлила среди замшелых дубов, вздымая облака брызг. Солнечные лучи искрились на камнях впереди, а Джинни и Рианнон с трудом поднимались по извилистой дороге, пока не добрались до узкого моста, перекинутого через реку там, где она образовывала небольшой бассейн, и течение было достаточно медленным, чтобы там можно было искупаться.

Вода была холодной, но они прыгнули в нее не раздумывая. Ее ледяная чистота быстро остудила их разгоряченные тела, и спустя пять минут девочки уже снова выбрались на берег, оставляя за собой мокрые пятна, и устроились на горячей, поросшей мхом скале. Сотни лет назад она раскололась на асимметричные прямоугольные блоки, размером с автомобиль, другие блоки – поменьше – упали в русло реки, будто перепуганные этой катастрофой. Поток мягко петлял между ними и с плеском обрывался в белоснежный водопад. Здесь легко было перебраться на другой берег всего в три прыжка – или в три шага, если у вас достаточно длинные ноги.

Джинни и Рианнон лежали молча, чувствуя, как прохлада на коже постепенно испаряется, уступая место жару, и прислушиваясь к неумолчному шуму воды и стрекотанию насекомых в траве.

– Значит, Роберт? – спросила наконец Рианнон.

– Ага. Что же делать?

– Я изо всех сил обдумываю ситуацию. – лениво ответила Рианнон. – И скоро что-нибудь придумаю. Подожди.

– Тебя вдруг нашла сестра, меня – брат. Безумие какое-то. Хорошо еще, что сестра у тебя нормальная.

– Хотя я не могу сказать того же о ее муже.

– Что? Вы знакомы?

– Ага. Я вчера вечером к ним съездила. Я не рассказывала?

Джинни приподнялась на локтях. Рианнон усмехалась, но это было даже хорошо: теперь чувство вины за украденную первую встречу окончательно рассеялось.

– И что случилось?

– Я сказала маме, что иду на свидание с Питером, и она не стала возражать, потому что Питер ей нравится. Ну а я просто пошла на поезд, доехала до Портафона, позвонила в дверь – и вот он передо мной, ее муж. Жуткий тип. Мой зять. Фу-фу-фу. Он был одет как бизнесмен: костюм, ботинки и маленькие черные усики. Боже. Похож на молодого менеджера, а на самом деле окнами торгует. Ну и придурок. Не знаю, что она в нем нашла, честное слово.

Джинни попыталась представить, как так вышло, что приятная и яркая женщина, с которой она виделась пару дней назад, влюбилась в аккуратного маленького человечка с черными усиками.

– И о чем вы говорили?

– Все прошло очень странно – думаю, ты можешь представить: я и эта взрослая женщина, которая так на меня похожа… Как по-твоему, она похожа на меня? Или я на нее?

– Ну да. Но она не такая расслабленная, как ты.

– В каком это смысле? Я не расслабленная.

– Тогда гибкая.

– Гибкая, – слегка пренебрежительно повторила Рианнон. – Ты, видимо, пытаешься сказать, что я грациозная. А она не настолько. Вполне справедливое замечание.

– Так а говорили-то вы о чем?

– Я как раз к этому веду. Сначала она все спрашивала, вспоминают ли о ней папа с мамой. Раза два точно. И я, конечно, не могла ответить «нет». Пришлось сказать, что да, иногда вспоминают. Рассказала ей о «Драконе». Хелен о нем ничего не знала: когда она ушла из дома, папа еще работал инженером на аэродроме.

– Я не знала.

– Теперь знаешь. Потом Хелен