Я уставился на Ленни, потрясенный тем, как сильно он состарился. Если бы не голос, я бы не узнал его. Кожа на лице висела складками, а вокруг темных глаз набрякла. Его когда-то роскошная шевелюра почти полностью исчезла, а то, что осталось, болталось по бокам длинными седыми прядями, мешаясь с нечесаной бородой. Зато Ленни сиял.

– Это что за дела? – спросил он, словно рассуждая вслух. – Двадцать лет прошло, и ни тебе даже «привет!» – голос его звучал громко, и несколько голов повернулись поглядеть на нас. – Я очень долго ждал этой встречи. Думал, ты мне обрадуешься.

Я подал ему руку для пожатия, изо всех сил стараясь улыбнуться и выговорить «Как дела?».

– Говори погромче! – Ленни обратился к толпе вокруг: – Я не слышу ни слова из того, что он говорит, а вы? – поворотившись обратно ко мне, он произнес: – Что ты там мямлишь? Говорить, что ли, не можешь?

Пока соображал с ответом, я с облегчением увидел, что мать юноши-мицвы уже идет к нам.

– Вот чек, – сказала она, бросив на Ленни косой взгляд и исчезая в толпе. Я вежливо кивнул, принимая бумажку, но через мгновение Ленни выхватил чек у меня из рук.

– Господи! – воскликнул он, держа чек на отлете и щурясь. А следом, склонившись ко мне, прошептал: – Я не ошибся? Ты только посмотри, сколько они тебе заплатили! Да за то, что ты там проделывал?

С меня было довольно. Я забрал у него чек, взял свою сумку и двинулся к выходу.

– Эй, ты куда? – крикнул он.

Я слышал, как он объясняет толпе:

– Он был моим учеником. Я не видел его двадцать лет, а теперь он даже разговаривать со мной не желает!

Глядя через плечо, я видел, что собравшихся вокруг него разбирает такое же любопытство, какое было у них на лицах, когда я стоял на сцене. Оставив Ленни в зале, я преодолел фойе, выбрался из грохота музыки и оказался на улице под дождем. Но спустя минуту я услышал, как меня зовет Ленни. Обернулся и увидел, что он машет рукой и торопливо хромает ко мне.

Я нисколько не хотел общаться ни с Ленни, ни с кем бы то ни было еще, но никуда не денешься. Подождал, пока он, с трудом переводя дух, подошел к машине.

– Джоэл, куда ты торопишься? – спросил он. – Я ждал-ждал, чтобы увидеть тебя, а ты даже здороваться не желаешь.

– Здравствуй, – прошептал я. Он пожал плечами, ожидая продолжения. – Послушай, я действительно… не могу говорить.

– Похоже на то, – закричал он, и, наклонившись ко мне, прошептал: – Что, это какой-то твой секрет?

Капли дождя плюхались ему на лысину.

– Ленни, – просипел я изо всех сил, – я рад видеть тебя. Ты хорошо выглядишь. Я бы… хотел остаться…

Он покачал головой.

– Джоэл, ты врешь. Говорить не можешь, а все равно ухитряешься врать! Я выгляжу черт-те как, а ты просто хочешь убраться отсюда как можно скорее.

Не понимая, как быть дальше, я открыл дверцу и пошел к багажнику, чтобы бросить сумку. Когда я закрыл багажник, Ленни рядом уже не было. Я пошарил глазами по парковке, вглядываясь сквозь завесу дождя, но его и след простыл. Вздохнув с облегчением, я открыл дверцу и вскрикнул. Ленни сидел на водительском сиденье.

Я стоял и безмолвно взирал на него, а он – на меня.

– Ну? – произнес Ленни. – Ты собираешься сесть в машину или будешь стоять под дождем, как мокрая курица?

Он глазел на меня озадаченно, а потом на лице его отразилось понимание, и он кивнул.

– А… Понял. И то дело – лучше ты веди. У меня забрали права. Этот глаз, – он указал на правый, – совершенно слепой.

Ленни перебрался через подлокотник на пассажирское сиденье рядом и пригласил меня сесть, похлопав по водительскому креслу рукой. Как это все нелепо – но я уже промок насквозь. Уселся, размышляя, как бы выставить его вон.

– Не волнуйся, – сказал он, отодвигая свое кресло чуть назад. – Вспомнишь, как туда ехать. Просто езжай.

Поскольку я не отвечал, Ленни раздраженно вздохнул и сказал:

– Ну хорошо, по двухсотвосьмидесятой до трассы семнадцать, на юг до съезда на Бен-Ломонд, под знаком «стоп» – налево. Дальше еще мили три, до грунтовой дороги…

Я сидел, пригвожденный к месту его наглостью. Он мне объясняет, как проехать. Он даже не подумал спросить. Он рассчитывает, что я его подвезу. Его хижина в Бен-Ломонде была отсюда в полутора часах на машине – если не в двух по такому-то дождю, – и мне совершенно не по пути.

Сколько-то я глядел на него, он – на меня. Ленни совершенно не собирался меня оставить, и пока я раздумывал, что делать дальше, до меня вдруг дошло, что отвезти его домой – лучший способ от него избавиться. И, кроме того, как он иначе вообще доберется домой? Сделаю доброе дело, сказал я себе, заводя машину, и, быть может, это доброе дело вернет мне удачу, которой я бы наверняка нашел применение. Вынув мобильный телефон, я позвонил домой и просипел сообщение для Тали, что немного задержусь.

Пока я вел машину, Ленни болтал всякую чепуху. Юноша-мицва, как выяснилось, был его троюродным братом, однако сам он не выносил ни мальчишку, ни его родителей, ни всю их семью.

– Ни один из них не глубже лужи. Но все-таки, – добавил он, ковыряя в зубах, – еда была ничего так.

Его привезла на бар-мицву какая-то родственница, но он за вечер ухитрился поругаться с ней, и этим объяснялась необходимость ехать со мной. Мать юноши звонила ему пару месяцев назад и спрашивала, не расскажет ли он что-нибудь на празднике.

– Но я уже ушел на пенсию. Сказитель-пенсионер. Рассказываю, только когда сам хочу, и в бар-мицвах больше не участвую. Из газет узнал, что ты в Беркли, вот и дал им твои координаты. Так тебе досталось это приглашение.

Он выдержал паузу, словно ожидая моей благодарности. Не получив ответа, пожал плечами и продолжил трещать. Меня это устраивало – мне нечего было ему сказать, да и не мог я перекричать дождь, лупивший по крыше машины.

Ленни перестал выступать на публике почти сразу после того, как я его покинул. С тех пор дела не складывались.

– Ты застал меня в лучшее время, – сказал он сквозь кашель. – Между двумя инфарктами. Двадцать седьмого января прошлого года был первый. Когда будет второй, я не знаю. И потом – этот диабет. Пришлось бросить пить. Ты не возражаешь, если я разуюсь? Ступни ноют, сил никаких.

Я свернул с шоссе и выбрался на грунтовку, ведущую через лес к его дому. Тут он был прав: я действительно вспомнил дорогу, пока подъезжал, во мне воскресло предвкушение, какое возникало, пока я пробирался на велосипеде сквозь туман к его дому летними вечерами. Дожди превратили грунтовку в грязевой поток, и я прокладывал путь между лужами, а Ленни рассказывал о своей жизни. И вот, наконец, его лачуга проявилась сквозь ливень в свете фар – скорее дом с привидениями, нежели памятная мне уютная хижина в лесу. Я вырулил на щебеночную подъездную дорожку. Мы стояли, мотор я не глушил. Ленни, кажется, не обратил на это внимания.