- Так вот и соображайте, вы ж профессор. Сами говорите, ищи, кому выгодно. Мне-то какой смысл утянуть ваш реестр? Или все после этого забудут, что банку принадлежит кондитерский холдинг в триста пятьдесят миллионов долларов? Может, в депозитарии сама собой сотрется соответствующая запись? Ан дудки! Нет у меня возможности втихую от вас, сволочей, сорваться. Хоть и хочется. А вот какой-нибудь леспромхозик, или цементный заводик, или коттеджные земли в Подмосковье в сутолоке заиграть вполне можно. Вот в каком направлении искать надо. Логично, нет?

Рублев неохотно кивнул. - Я об этом не подумал, - признался он понуро. - Не специалист, знаете ли.

- А вы, похоже, ни в чем не специалист, - не пожалела его Осипян. - Только пальцы веером разводить горазды, - мы достигнем, мы преодолеем! Замполит вы, - вот кто. Ох, похоже, влипла я с вами.

- Слушайте, что вы всё по мне, как трактором, ездите? Могли бы как-то и... не так агрессивно. В конце концов, нравлюсь я вам или нет... - Нет!

Рублев хмыкнул:

- За откровенность отдельное спасибо. Но я все-таки ваш партнер и пришел по вашему приглашению. Остались же законы восточного гостеприимства!

- Это правда, - Осипян быстро поднялась.

- Что?

- Что разговор назрел. И что гость тоже... Вы на машине?

- Да, - опасливо подтвердил Рублев в ожидании новой выходки. - Только я сам за рулем.

Вчера Подлесному удалось доподлинно установить, что единственным объектом готовящегося покушения выбран президент банка Керзон. Узнав об этом, Рублев решительно отказался не только от охраны, но и от шофера.

- А водить-то вы хоть умеете? - Осипян с сомнением пригляделась. - Ладно, придется рисковать. Подвезёте меня до министерства пищевой промышленности. По дороге и пообщаемся - на нейтральной территории. Воленс-неволенс - но о чем-то договориться нам действительно надо. Чтоб раз и навсегда.

По сырому Гоголевскому бульвару в негустом потоке машин со стороны Воздвиженки неспешно двигался личный "СААБ" Рублева.

Прямо перед машиной через дорогу нахально перепорхнула беззаботная студенческая стайка в вязаных шарфах и с воздушными шариками.

- Совсем мы с вами с этой работой от жизни отстали. Москва-то к Новому году готовится, - завистливо подметила Осипян.

Дома на противоположной стороне бульвара были увешаны рекламными щитами - "Снежное шоу Славы Полунина", "Новый год в Арлекино. Включено всёёёё!", "Москва - Токио. 31 декабря. Новогодняя ночь в Гостином дворе".

- Где отмечаете? - спросил Рублев, дабы заполнить паузу.

- Как всегда. Дома, с сыном. Если не сбежит стервец. Пятнадцать исполнилось. Так что - может, и вовсе одна.

Рублев скосился влево и вдруг - столь резко вывернул машину к обочине, что едва не врезался в ползущий впереди "Жигуленок".

- Это к чему бы так? - желчно поинтересовалась повисшая на ремне безопасности Осипян. - Может, я и была с вами недостаточно вежлива. Но не настолько, чтоб фейсом о стекло.

Она проследила за взглядом своего спутника и - прервалась обескураженно.

- Неужели...Второв? - глазищи ее широко раскрылись. На заиндевевшей бульварной скамейке спиной к ним нахохлилась одинокая рыхлая фигура.

- Думаете, это он? - Манана почему-то перешла на шёпот.

Рублев неуверенно кивнул. Еще какое-то время посидел за рулем, словно сомневаясь: - У него через месяц после...ухода из банка обширный инсульт случился. - Да, я слышала.

- Похоже, недавно выписали. Хотите подойти?

- Нет. Боюсь, - Манану передернуло. - Я лучше здесь.

Рублев кивнул, перебежал дорогу, перебрался через низенькую витую решетку и принялся со спины подступать к сидящему: сначала - стараясь окончательно убедиться, что не ошибся, затем - колеблясь, стоит ли затевать разговор. Но уже знал, что не удержится и все равно подойдет. Он выбрался на аллею и остановился перед опершимся на трость, углубленным в себя человеком.

Ни хруст снега, ни громкое дыхание рядом не вывели сидящего из состояния задумчивости. Лишь после паузы он неохотно, с усилием поднял лобастую голову.

- Т-ты? - вяловато удивился он. - З-зачем? Слова давались ему с трудом. Левая, перекошенная книзу половина рта не поспевала за правой.

Рублев сглотнул слюну: инсульт совершенно изуродовал знакомое до деталей лицо.

- Проезжал мимо. Увидел. Ну, как ты, Володя? Слышал, что болел. Чем сейчас занимаешься?

- С Б-богом беседую. А вы, з-знаю, все там же. Об-борону держите, - сквозь гримасу пробилась знакомая усмешка. - Держим, - коротко подтвердил Иван Васильевич.

- Страстот-терп-пец ты наш. Не устал т-треп-пыхаться-то?

- Кому-то надо.

Второв раздраженно насупился:

- И как?

- Непросто, конечно. Но - появились перспективы. За тебя у нас Керзон.

Иван Васильевич принялся было рассказывать о банковских событиях, но заметил, что собеседник нахмурился, и - прервался.

- Про наших что знаешь? - спохватился Рублев. - Рассказать, кто где?

- Н-нет. И... не инт-тересно.

Глаза Второва в самом деле подернулись пленкой безразличия.

Разговор не заладился. Рублев переступил ногами, собираясь попрощаться.

От Москвы-реки донесся тугой гул церковного колокола Храма Христа Спасителя.

Взгляды обоих пересеклись. И оба поняли, что припомнилось им одно и то же: заливистый звон церкви Всех Святых на Кулишках - под банковскими окнами.

- Да-а, - выдохнул Второв. - Част-то в-вот думаю: для ч-чего все б-было? Для чего столько всего, чтобы вот так кончилось?..

Он потряс головой, раздраженный внезапной для самого себя откровенностью, и, боясь услышать ответ, нетерпеливо замахал здоровой рукой:

- Н-ну, иди, Иван В-васильич. П-поговорили и...иди.

Рублев повернулся.

- Ив-ван В..в... - окликнул его Второв. - Ты в-вот что...д-держись т-там. И всё - с-ступай.

- Постараюсь, - благодарно кивнул Рублев.- Может, тебе что надо? Помочь хоть чем?

- Иди же ты, н-наконец! Что ж так н-не п-понимаешь-то?! - с ненавистью выкрикнул Второв.

Рублев кивнул тягостно и пошел к машине

Возле ограды обернулся на громкий женский крик. - Нашла-таки! - с противоположной стороны к скамейке спешила женщина в накинутом пальто. Рублев вгляделся: это была бывшая жена Второва. - И что ж ты такой непослушный! Как дорогу-то перешел, Господи? Ведь задавили бы. Как свят, задавили бы!

Она подбежала к сидящему, который, откинув в сторону негнущуюся ногу и навалившись на трость, с усилием поднимался.