— Я уже говорил. Когда вы были у нас, — холодно ответил Ярцев. — Могу лишь повторить: не давал никому!

— Когда вы не дома, где их держите? — продолжал допрос Воеводин.

— В кармане.

— Чего?

— Осенью и зимой — плаща, пальто, шубы или дублёнки… Если тепло — в пиджаке. Ну, ещё в брюках… Исчерпывающе?

— Вполне. Допустим, вы сдаёте плащ, пальто или дублёнку в гардероб… С ключами?

Этот вопрос озадачил Ярцева. Он помолчал, потом расплылся виноватой улыбкой.

— Никогда бы в голову не пришло! Действительно, ключи я отдаю вместе с одеждой. Бывает, на целый день. — Он с уважением посмотрел на следователя.

— Вот видите, какой уж из меня Мегрэ! — Глеб махнул рукой. — Значит, вы считаете, что могли сделать ещё один комплект?

— Могли, — кивнул Воеводин. — Где вы чаще всего бываете?

— В университете, в публичной библиотеке, — стал припоминать аспирант.

— В архиве… Раз в неделю посещаю сауну.

— Какую?

— Во Дворце спорта. Одно время ходил в Научно-исследовательский институт машиностроения, но там хуже. И обслуживание не то… Вот, пожалуй, и все места, где я обретаюсь постоянно.

— Больше ничего не припомните?

— Ну, может, в кафе, в ресторанах. Но это очень редко, так сказать, эпизодически.

— Хорошо. Когда вы в последний раз видели драгоценности жены? Я имею в виду пропавшие?

— О-о! — протянул Глеб. — Давненько. Когда мы только поженились.

— И больше не видели? — удивился следователь.

— Представьте себе, нет! И вообще, у нас с Леной правило: её вещи, письма и прочее меня не касается. Так же ведёт себя жена по отношению к моим личным делам. По-моему, иначе и не может быть у интеллигентных людей.

— А что, разве она не надевала эти украшения?

Ярцев рассказал о тесте, о его щепетильном отношении к своей репутации честного человека, о просьбе к дочери, чтобы она не носила бабушкины драгоценности.

— И Лена, поверьте, его просьбу выполняла, — заключил Глеб. — Исключение — перстень. Его она надевала, но редко.

— А не могли драгоценности исчезнуть раньше? — спросил Воеводин.

— Не понял…

— Может, они пропали до того дня, когда вы ходили на концерт? — уточнил следователь.

— Извините, — сухо произнёс Ярцев. — Странное предположение. Вы считаете, я должен поставить под сомнение слова жены?

Воеводин пожал плечами.

— Думаете, она обманывала меня? — хмуро продолжал Глеб. — И вас? Но зачем? С какой целью? Драгоценности не застрахованы, так что… И потом, надо было видеть её лицо! Честное слово, самая гениальная актриса не смогла бы так сыграть!

— Глеб Семёнович, может, у вашей жены в последнее время возникли денежные затруднения? Например, хотела купить себе что-нибудь, а денег не было.

— Ну и вопросы вы задаёте! — с откровенным раздражением заметил Ярцев.

— Кажется, все ясно: похищены ценности… Так ищите их! Зачем подвергать сомнению честность моей жены?! Мою, между прочим, тоже! Я верю Лене! Когда ей что-то надо, она обращается ко мне.

— Но вы же сами сказали, что не лезете в дела друг друга.

— Говорил, — вдруг устало провёл по лицу рукой Глеб. — Но я не представляю себе повода, зачем было жене разыгрывать комедию. Уж если честно, натура она простая, бесхитростная. Обдумывание и исполнение какой-либо сложной ситуации — не для неё. — Он потёр пальцами глаза, вздохнул. — По правде говоря, мне вся эта история до лампочки.

— Шестьдесят тысяч, — усмехнулся следователь. — Целое богатство!

— Нет, я, конечно, переживаю, но только из-за Лены. По существу же какой от этих бриллиантов толк? Лежат себе, и все! Надеть — значит насмерть обидеть отца. Продать — нельзя тем более. — Глеб вдруг виновато посмотрел на следователя. — Простите меня, Станислав Петрович, за резкость. Устаю. Диссертацию надо подбивать, вчера утвердили срок защиты, а дел ещё невпроворот. Хорошая машинистка — и то проблема. Я уж не говорю о самой защите. Для меня главное — работа, а тут надо произвести впечатление, играть какую-то роль.

— И все же я попрошу вас: подумайте, кого могли заинтересовать драгоценности вашей жены, — сказал Воеводин в завершение.

Ярцев промямлил:

— Постараюсь… Попробую…

Подписав протокол допроса, он удалился, галантно раскланявшись со следователем. Станислав Петрович видел, как Глеб вышел из подъезда управления, подошёл к новенькой «Ладе», стоящей у тротуара, снял шубу и, кинув на заднее сиденье, уселся за руль. Машина медленно тронулась с места.

У следователя осталось странное впечатление от Глеба. «Пропажа на шестьдесят тысяч, — размышлял Воеводин. — А ему, видите ли, до лампочки! Разве это естественно? А если действительно ему безразлично? Или играет?.. Может, с женой у него не ладится, тогда и впрямь потеря не трогает».

Станислав Петрович записал в план следственных мероприятий по делу: «Связаться с родителями Лены». Но, подумав, зачеркнул. Потому что вспомнил просьбу самой Лены и Глеба не сообщать пока Гоголевым это неприятное известие, которое могло бы серьёзно сказаться на здоровье Антона Викентьевича.

Позвонил Богданов.

— Я с комбината химволокна, — сообщил он. — Беседовал с Ярцевой… Ключи она держит в сумочке, а с сумочкой никогда не расстаётся.

— Понятно, — сказал следователь. — Куда теперь?

— К ювелиру. Год назад Лена отдавала бабкин перстень в мастерскую, чтобы увеличили размер. Думаю такую дорогую вещь он вспомнит.

— Хорошо, — согласился Воеводин. — Но у меня есть несколько адресов, по которым тебе необходимо работать.

И он вкратце рассказал о разговоре с Глебом, попросив зайти в университет, библиотеку, архив и во Дворец спорта.

— Постарайся разузнать, где ещё бывает Ярцев и оставляет пальто с ключами.

— Это же сколько времени потребуется! — присвистнул капитан.

— Что поделаешь, Алексей. Ключи — это у нас пока единственный ход…

В этот же день после работы Лена уехала в Кирьянов, к родителям. С того самого момента, как пропали драгоценности, она больше всего опасалась визита отца или матери: вдруг поинтересуются бабушкиными украшениями! Родители имели привычку навещать под Новый год единственную дочь и привозить гостинцы к праздничному столу: пироги, жареного гуся или индейку, банки с домашними соленьями и маринадами. В обязательном порядке вручались подарки. Лене — что-нибудь из белья, а Глебу — рубашку. И вот она решила, так сказать, упредить родителей, намереваясь вернуться в Средневолжск в субботу вечером (воскресенье было рабочим днём, так как отдых перенесли на тридцать первое декабря).