Если бы эти плакатные слова произнес кто-то другой, Габи бы поморщилась, но в устах Йоси они звучали искренне и просто. Была в нем естественная элегантность польского офицера, который, как известно, денег не берет. Бабушка Габи во время второй мировой войны крутила роман с таким польским офицером из евреев и считала этот роман самым светлым приключением в своей жизни. Габи с трудом удержалась от смеха, вспомнив рассказ бабушки о том, как влюбленный польский офицер, испуганный ее бледностью после бессонной ночи, обеспокоенно воскликнул: «Цо пани така блядна?». Йоси истолковал ее смех по-своему:

«Ты напрасно смеешься — в наше время у людей были идеалы, не то, что сейчас. Ради этих идеалов мы вынесли все — войны, безработицу, скудость быта, террор. А Марек сплоховал, он сломался из-за ревности, совсем потерял разум и увез от меня Розу. Зато там, в Америке, они на старости лет родили сына, Эрни, — красивого американского мальчика с голубыми глазами, совсем как у Розы. Очень балованного мальчика — ты представляешь, как тряслись над ним престарелые родители, совсем было потерявшие надежду на продолжение рода? Да и мальчик получился что надо, настоящий покоритель сердец — вот сегодня сама увидишь!»

«Значит, сегодня он будет у нас обедать?» — ахнула Габи и представила себе кудрявого американского мальчика у них в столовой, за необитаемым стеклянным столом, бесполезно опирающимся на крылатые фигуры. Если ради этого покорителя сердец Белла решилась нарушить раз навсегда заведенный обеденный ритуал, то и ей, Габи, пора стряхнуть с себя пыль затянувшейся депрессии. И поспешно покинув Йоси с его таблетками, она бросилась в свою комнату, — прихорашиваться.

Первым делом она вымыла голову, чуть подсветлила кончики волос и принялась создавать прическу, сама себе удивляясь, — что на нее нашло? После двух месяцев сонного равнодушия к жизни ей вдруг горячо захотелось обольстить этого незнакомого балованного мальчика с голубыми глазами, чуждого всему, что было ей дорого. Именно эта его чуждость делала задачу его обольщения особенно увлекательной.

А задача была непростой изначально — как ухитриться одеться одновременно соблазнительно и неприметно? Нелепо расфуфыриться в вечернее платье — ведь она не гостья, а прислуга, и одета должна быть, как подобает прислуге. Может, соорудить кокетливый костюм горничной из эротического фильма — коротенькая юбочка с кружевным фартучком над голыми коленками и белая кружевная наколка в золотистых кудрях? Увы, из всего этого набора у нее нашлись только короткая юбочка и золотистые кудри.

Не просить же у Беллы фартучек и наколку? Тем более не ясно, как Белла относится к сегодняшнему нежданному гостю — может, ревнует?

В этот момент Белла заявилась к Габи собственной персоной, извиняясь, что тревожит ее в час положенного ей по праву законного перерыва. Но что поделаешь, сегодня такой особый день, — они ведь гостей уже больше года не принимали. Да и гость сегодня особый — «тебе ведь Йоси уже все о нем рассказал?».

Габи перехватила пытливый взгляд Беллы и заколебалась — признаваться или нет? Может, Белла ее проверяет? Черт ее знает, кого к кому она ревнует, не лучше ли играть в несознанку? И она подняла на хозяйку невинные, как после химчистки, глаза:

«Так, между прочим, намекнул, что приезжает сын ваших американских друзей».

«Намекнул, говоришь», — неопределенно хмыкнула Белла по пути на кухню. Габи пошла, было, за ней, но Белла в кухню ее не впустила:

«Иди в столовую и накрывай на стол!».

«А как накрывать?»

«Как обычно».

«А как обычно? — не унималась Габи. — Вы при мне ни разу гостей не принимали».

«Ничего, справишься, — утешила Белла, — ты девушка интеллигентная».

И скрылась в зелени арки, скрывающей вход в кухню. Удивительная женщина! Имеет такие деньги и обожает стряпать! Габи терпеть не могла кухонные утехи. Первое, что она бы сделала, если б на нее свалилось нежданное богатство, — наняла бы кухарку. А чудачка Белла добровольно на часы запирается в своем беломраморном храме чревоугодия, чтобы священнодействовать у плиты, создавая маленькие шедевры, притом, что меню бедняги Йоси страшно ограничено болезнью. Что ж, будем считать, что это ее форма творчества, которая ничуть не хуже всякой другой. Хотя обидно видеть, как изготовленные тобой шедевры исчезают на глазах, размолотые зубами восхищенных поклонников твоего таланта.

«А результаты твоего творчества куда исчезают?» — урезонила себя Габи, принимаясь за сервировку стола. Столько вилок, вилочек, ножиков, ножей, — черт их знает, какие по правую руку от тарелки, какие по левую? Да и тарелок тоже без числа, от огромных, как колеса, до крохотных, как линзы очков. Не успела Габи расположить в разумном порядке строй рюмок, рюмочек и бокалов вокруг сверкающих пирамид тарелок, как Белла стремглав вылетела из-за белой двери в ореоле пьянящих кухонных ароматов — чего там только не было: лук, чеснок, перец, сельдерей, мята, кинза и еще какие-то неведомые приправы! На Белле не было кружевного чепчика, но ее белый кружевной фартучек был точно такой, о каком сегодня мечтала Габи. Без всякой жалости к нежным кружевам, вытирая об них руки, она закричала:

«Иди, отпирай ворота! Он подъезжает!»

И Габи побежала. Не поглядевшись в зеркало, не прифрантившись, она, как стояла, в синем в белый горошек сарафанчике с белой оборкой над загорелыми коленками, помчалась отпирать ворота. Вообще-то они отпирались с помощью укрепленного возле входной двери компьютера, но сегодня умный приборчик, как назло, забарахлил, а вызванный по телефону наладчик еще не пришел, и Габи пришлось собственноручно разводить в стороны тяжелые чугунные створки, чтобы впустить во двор белую «Субару».

Сидевший за рулем хоть и голубоглазый, но вовсе не мальчик, а вполне зрелый парень притормозил машину и, опустив стекло, предложил на чудовищном американском иврите:

«Хочешь тремп?»

Хоть ехать до гаража было недалеко, Габи и не подумала отказываться. Ее саму восхитило, как ей удалось синей в горошек бабочкой впорхнуть в кондиционированный уют «Субару» и грациозно приземлиться на пассажирском сиденье, предоставив на обозрение водителю свои обольстительные ножки. Что ножки у нее обольстительные, она в этот момент не сомневалась, и в этом был главный секрет ее обаяния, который никак не могла постигнуть бедная Инна.

Заводя машину в гараж, голубоглазый водитель попытался найти для Габи место на социальной карте хозяйской семьи:

«Разве у них есть дочка?».

Пока он втискивал «Субару» в узкую щель между «Мерседесом» Беллы и «Вольво» Йоси, Габи успела оглядеть себя в зеркальце заднего вида и осталась довольна увиденным. Она выпорхнула из машины так же изящно, как впорхнула, и ответила непринужденно:

«Никакая я им не дочка. Меня зовут Габи, я у них — прислуга. А ты — Эрни?».

«Ничего себе, прислуга! — присвистнул Эрни. — Ты что, ничего лучше найти не могла?»

«А разве тут плохо?» — отпарировала Габи, вводя его в тропический сад под прицельный огонь пронзительного взгляда хозяйки.