— Ныть кончай. Что она делает, полчаса потерпеть может?

— Не может. Сидит в приемной, ломает руки и поскуливает. Если не приедешь через двадцать минут — усопнет, сто процентов. Руки точно сломает.

— Ладно, молоко вскипячу — и выезжаю.

Щербак сдавленно захихикал в трубку:

— Как, даже манной каши не попробуешь?

В больнице Штуру сообщили, что состояние Арбатовой не вызывает опасений, но она еще в шоке, и ему разрешат встретиться с ней не ранее чем завтра. А Пак пока в реанимации, и предсказать, когда он будет готов к разговору со следователем, врачи не берутся. К такому повороту событий Штур в принципе был готов — звонил, чтобы убедиться. До прихода Дуброва оставалось почти два часа, и Вениамин Аркадьевич решил не полениться и нанести неожиданный визит Вешенке.

Надо было бы, конечно, вызвать этого менеджера повесткой. Нашел бы в своем поминутном графике окошко, отменил бы какой-нибудь фуршет или визит к парикмахеру. Но по повестке он явится в лучшем случае завтра, а дело стоит.

Шоу-бизнес (и все, что с ним связано) был Вениамину Аркадьевичу глубоко отвратителен. Своей показушностью, гипертрофированными, надуманными эмоциями, чернушной откровенностью. Все эти современные «звезды» с их «звездными» же проблемами, не стесняющиеся на всю страну с экранов телевизоров рассказывать о своих любовниках, собаках и унитазах. Недавно Вениамин Аркадьевич прочел интервью одной такой «звезды», где та призналась, что пишет песни исключительно в сортире. Так ведь и слушать их после этого можно тоже только в сортире. Как же далеки эти «звезды» от настоящих звезд — Вертинского, Баяновой, людей не только талантливых, но интеллигентных и мудрых.

Окунаться в это болото было, конечно, пыткой для Вениамина Аркадьевича, но он, не раздумывая, вызвал машину и поехал на студию. Потому что не привык перекладывать свою работу на чужие плечи. И еще потому, что какой-нибудь Владимиров по молодости и неопытности наверняка потерял бы способность здраво мыслить среди всего этого псевдовеликолепия псевдоталантливых людей.

На входе в натуральный обшарпанный ангар, именуемый студией, Вениамину Аркадьевичу пришлось предъявить документы и долго объяснять, почему он явился без предварительной договоренности. Конечно, его пропустили, но только после долгих телефонных переговоров охраны с Вешенкой и милостивого согласия последнего выкроить буквально несколько минут.

Надо было приехать с ОМОНом, досадовал он, бредя по пустынным коридорам, — охранники даже не удосужились объяснить, как найти менеджера, которого Вениамин Аркадьевич уже люто ненавидел. Вдруг из-за угла на него налетело юное создание с макияжем, скорее напоминающим грим, и в юбочке, едва прикрывавшей тощий зад. Создание, кокетливо закатывая глазенки, объяснило, как пройти в операторскую, и с восторгом расписало, в чем одет Вешенка сегодня.

Вешенка (только по одежде Штур его и узнал) вместе, видимо, с инженерами звукозаписи что-то слушал в наушниках. Все они сидели спиной к настежь открытой двери и даже не заметили или сделали вид, что не заметили, как Вениамин Аркадьевич вошел. Прокашляться или постучать, чтобы обратить на себя внимание, в такой ситуации было бессмысленно. Наконец, закончив прослушивать фрагмент, менеджер снял наушники, сказал, что концовка никуда не годится, и, повернувшись во вращающемся кресле, заметил следователя.

— Ой, здравствуйте! — Он кокетливо взмахнул наманикюренными ручками. Вы Вениамин Аркадьевич?

— Добрый день. Я старший следователь по особо важным делам Московской городской прокуратуры Вениамин Аркадьевич Штур. Где бы мы смогли спокойно поговорить?

— В моем кабинете, это напротив. — Писклявый голосок, жеманные интонации, рубашка с оборочками — все наводило на мысль, что Вешенка если не гомосексуалист, то, по крайней мере, очень старается им казаться.

Кабинет оказался небольшим — около трех метров в ширину и четырех в длину. На полу лежал новый, на редкость чистый, ковер, как будто по нему и не ходили в той же обуви, что и по улице. Вдоль стен стояли шкафы с компакт-дисками, ближе к окну двухтумбовый стол, на котором стоял компьютер с монитором в двадцать один дюйм. Вся мебель была новой, вполне приличной, одного цвета, возможно, из одного набора. Зато живопись на стенах заставила Вениамина Аркадьевича покраснеть — такой откровенной порнографии он никогда не видел. Хозяин пододвинул следователю кожаное вращающееся кресло, а сам сел за стол.

— Совершены убийства, ваша вокалистка в больнице, а вы, как ни в чем не бывало, продолжаете работу? — справился Вениамин Аркадьевич, стараясь смотреть прямо на менеджера, но глаз то и дело натыкался на что-нибудь скабрезное.

— Слава тебе Господи, Кристиночка жива! — запричитал Вешенка. — А работа… — Он умолк, свесил напомаженную голову набок, как бы взвешивая, стоит ли быть достаточно откровенным с этим следователем, и, решив, что, пожалуй, стоит, с видом неподдельной искренности продолжил: — Вы знаете, в новую программу вложены та-а-акие деньги! И если успех… а мы за него молимся! От этого же зависит Кристиночкина дальнейшая карьера.

Искренняя забота о будущей карьере Арбатовой, от которой зависит и его, менеджера, благосостояние, видимо, должна была дать понять следователю, что заинтересованности в ее смерти у него нет.

— Если вы надеетесь на ее успех, то, наверное, хорошо знаете Арбатову, расскажите о ней.

— Ой, ну что тут рассказывать?! — Он всплеснул руками. — Занималась в музыкальной школе. Получила аттестат о среднем образовании. Дальше Гнесинка. Шопены, Шуберты… Скажите же, это скучно, да? Конечно, она выбрала поп-музыку…

— И с самого начала вы являлись ее менеджером, — стараясь абстрагироваться от томных вздохов собеседника, вставил Штур.

— Ну что вы! Начинала она с одним старпером. Боже, какой он был нудный! Какой закостенелый, однообразный, он пытался заставить ее петь под музыку, написанную импотентами для фригидной аудитории. Но он был друг семьи. Вы представляете, они не стесняются таких друзей! Боже, она была вялая, скованная по рукам и ногам какими-то дурацкими, давно изжившими себя моральными устоями, она не могла раскрыться, она чахла!

— Может, просто вокальные способности не позволяли добиться успеха?

— Да при чем тут вокал?! Это давно не модно. Это вообще сейчас никого не интересует. С ее пластикой, с ее утонченностью, с ее внешностью, с ее способностью к импровизации?! Вы знаете, я впервые ее увидел на вечеринке по поводу презентации нового альбома ее мамаши. Ой, ну о мамаше мы не будем, она, конечно, глыба, но Кристина! Все испились до полного свинства и стали играть в фанты. У нас теперь это модно — древнерусские игрища. Кристине досталось изобразить мартовскую кошку. Вы бы видели эту кошку! И март, и дождь, и грязный двор, и неистовое, безумное желание в одном изгибе спины! — Менеджер порывисто закусил губу и затеребил оборочки на рубашке. Причем она ведь не готовилась, она была немножко пьяна и совершенно не в настроении… К тому времени у меня был один нереализованный проект — тема о танцовщице, безответно влюбленной в наследника автомобильного магната. В тот же вечер я попросил знакомых представить меня и предложил ей принять участие в съемке клипа. И что бы вы думали? Получилось.