Андрей в классе тоже был на положении отверженного – может, в меньшей степени, нежели Пекарский, но со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Между ними была только одна, но весьма существенная, разница: Андрей сам сторонился коллектива, а Чупачупса не принимали в свои игры даже ученики младших классов.

В свое время всеми отвергнутый Пекарский пытался подружиться хотя бы с Андреем – как с другом по несчастью, но из его затеи ничего не вышло. Андрею приятней было одиночество в своем коконе, нежели дружба с человеком, способным продать ближнего за грош.

– У тебя фигурка – класс, – сказал Чупачупс, изображая на своей веснушчатой физиономии искреннее восхищение. – Мне бы такую…

Он согнул руку в локте, пощупал мягкую мышцу и сокрушенно вздохнул.

– Все изложил? – с неприязнью спросил Андрей, пропустив мимо ушей откровенную лесть Чупачупса. – Если да, то вали отсюда по холодку. Не мешай отдыхать.

– Фи, как грубо… Я к нему с дорогой душой, а он – ругается…

Чупачупс и не думал уходить, наоборот, устроился поудобней.

Андрей не без уныния покорился неизбежному и промолчал. Он знал: если Чупачупс вцепится в когонибудь, то избавиться от него по-доброму невозможно.

А поскольку Андрей являлся противником рукоприкладства, то несколько часов в обществе Пекарского можно было считать выброшенными из жизни.

– Книжки читаешь…

Чупачупс повертел в руках детектив в яркой обложке, который Андрей взял на пляж, чтобы убить время.

– Книжки – это хорошо… Хи-хи…

Загадочное выражение словно приклеилось к лицу Пекарского. Он оставил книгу и начал ковырять в зубах спичкой.

– Закуришь? – спросил Чупачупс, доставая сигареты.

– Шутник…

Андрей раздраженно отвернулся. Кому-кому, а Пекарскому было хорошо известно, что Андрей не курит.

Черт возьми, что нужно этому ублюдку?!

– Напрасно…

Чупачупс показал в широкой улыбке крупные зубы, которые росли вкривь и вкось.

– Сигарета успокаивает.

– Я и так спокоен.

– Пока спокоен…

– Что ты хочешь этим сказать?

– А я уже почти сказал.

Чупачупс снова осклабился.

– Ты советы принимаешь? – спросил он многозначительно.

Андрей хотел сказать, что да, принимает, но только не от таких придурков, как Гелий Пекарский, однако сдержался.

Юношу начало разбирать любопытство, смешанное с тревогой: уж больно загадочно выглядел Чупачупс, словно владел некой тайной, имеющей для Андрея большое значение.

– Допустим, – сказал сквозь зубы Андрей.

– Тогда слушай: бери ноги в руки и линяй отсюда как можно скорее.

– Не понял…

– Тебя по всему пляжу ищет Самурай с братвой.

Андрей почувствовал, как тревожно сжалось сердце. Самурай, бригадир вощанских отморозков, был тем бандитом, который имел виды на Алину.

– Зачем? – спросил Андрей – лишь бы сказать что-нибудь.

– Хи-хи… – показал свои лошадиные зубы в карикатурном оскале Чупачупс. – Я этого не знаю, а тебе лучше у них не спрашивать. По-моему, они накурились травки и имеют очень серьезные намерения. Так что сам смекай.

Похоже, Пекарский говорил правду. Наверное, на пляже отирался соглядатай Самурая, решил Андрей, который увидел его и доложил своему отмороженному боссу.

Но почему Чупачупс решился на доброе дело? С какой стати?

Впрочем, гадать было недосуг. Если Пекарский не соврал, и впрямь нужно делать ноги. Как можно скорее – еще одна встреча с вощанскими могла закончиться для Андрея совсем плачевно. Тем более, что у них сейчас от травки мозги набекрень.

– Спасибо, – чуток поколебавшись, сказал Андрей и начал одеваться.

– За спасибо ничего не купишь, – ответил ему Чупачупс и пошел прочь.

– Эй! – крикнул он уже издали. – Теперь ты передо мною в долгу! Понял?

– А не пошел бы ты… – сквозь зубы процедил Андрей, и скрылся в зарослях.

Он не рискнул топать по открытому месту, решив, что осторожность не помешает. Правду говорил Чупачупс, или нет, уже было неважно.

К юноше, несколько расслабленному летним зноем, вернулась его обычная предусмотрительность. Мать давным-давно отучила Андрея от иллюзий, которые в отрочестве доставляют много неприятностей.

Да-а, красиво жить не запретишь… Я смотрел на офис Висловского и глотал слюнки.

Он за бесценок выкупил разваливающийся старинный особняк (до революции в нем находилось Дворянское собрание) и превратил его в пасхальное яичко. Конечно, денег Висловский ухлопал не меряно. Одна мраморная облицовка фасада тянула на пол-лимона, не меньше. Притом, "зеленью".

Все это было, так сказать, на заре капитализации, когда везде крутились бешенные бабки, в основном наличка. Нынче настали другие времена, когда и десять штук хорошие деньги.

Но даже имея финансовые затруднения, сидеть в таком офисе – мечта многих бизнесменов. Тем более, что здание, кроме исполнения своих непосредственных функций, служило еще и приманкой… для таких лохов, как я.

Новенький "мерс" Висловского стоял на месте, и я облегченно вздохнул. Значит, Денни, как он себя именовал, находится в своем рабочем кабинете.

Я мог бы предварительно созвониться с ним, но, как говорится, ученье свет… Его секретарша, едва заслышав мой голос, тут же отвечала, что шеф или очень занят или в отъезде.

Когда я начинал проявлять настойчивость, она просила меня подождать, и я минут пять, а иногда и больше, слушал музыкальные паузы импортного телефона.

Спустя какое-то время у меня на эту, с позволения сказать, музыку выработался стойкий рефлекс – как у подопытной собаки академика Павлова. Когда в телефонной трубке раздавались первые аккорды, я просто зверел и готов был убить первого подвернувшегося под руку.

Еще хуже обстояли дела, когда звонила Марья. Худосочное чмо, сидевшее в приемной Висловского, цедило сквозь зубы что-то невнятное и без зазрения совести бросало трубку. По крайней мере, мне секретарша не хамила.

– Вы к кому? – кротко спросил меня дежуривший снаружи здания охранник, здоровенный детина с короткой стрижкой и низким дегенеративным лбом, стараясь как можно более смягчить свой грубый бас.

Видно было, что вежливость и обходительность даются ему с трудом. Я его понимал и сочувствовал. Нельзя заставлять слона работать продавцом в посудной лавке.

– К шефу, – ответил я, не менее вежливо улыбнувшись в ответ.

– Вам назначено?

– Нет. Но мы с ним старые друзья, так что он будет рад меня видеть.