— А других обстоятельств не будет, Никита Владимирович, — резко перебил Олейник. — Понимаю, что вы рады поменяться со мной местами и чтобы я был связан, а в руках у вас, помимо пистолета, была видеокамера. А еще подруга под боком. Ваша девушка погибла, Никита Владимирович, ее не вернуть, и в этом виноваты только вы. Не буду отягощать ваше состояние сообщением о том, что мы нашли тело. Тело не нашли — ищут. Уверен, что найдут. Вы сами-то верите, что она жива? Погуляли, и хватит, уважаемый «мститель».

— Что вы хотите? — с усилием повторил Никита. Плечи заключенного поникли, глаза, немного оживившиеся, снова потускнели. — Вы же не держите меня за полного идиота, генерал? Вы не станете афишировать, кого вам удалось отловить этой судьбоносной ночью. С одной стороны, почет и слава, а с другой — любопытно, почему эта шайка прибыла именно сюда? Что она хотела этим сказать? Большие боссы дело уладят, но как насчет широкой общественности — этого вечного раздражителя? Полагаете, я тешу себя надеждой на суд, пусть даже закрытый? Как долго меня продержат в камере? Думаю, недолго…

— Да, вы рассуждаете логично, — согласился генерал. — Но признайтесь, закончить свои дни можно по-разному. Люди не любят, когда их пытают по двадцать часов в сутки. Имеются методики, вы должны знать. «Испытуемое лицо» претерпевает адские муки, но никак не может умереть. Молит Господа, чтобы эта пытка, наконец, закончилась, просит о смерти, но все впустую. Он живой, он на грани, но никак не может через нее перешагнуть, и этим страданиям нет конца… — генерал сделал трагическую паузу, склонил голову. А визави, похоже, потянуло в сон.

— Хотите-то вы чего, генерал? — устало спросил Никита.

— Назовите своих сообщников в этом городе.

— Ба… — арестованный очнулся и сделал удивленную гримасу. — Вы же их арестовали, нет?

— Боюсь, что не всех.

— А кого взяли? — поинтересовался Никита.

— Какой вы хитренький, Никита Владимирович, — шутливо погрозил пальцем Григорий Алексеевич. — Так я вам и сказал.

— Да скажите уж, что вы теряете?

«А что я действительно теряю?» — подумал Олейник. Он улыбнулся заговорщицкой улыбкой и неторопливо, растягивая удовольствие, принялся перечислять прибранных по наводке предателя соучастников: Рыжова Наталья Геннадьевна — ведущий специалист, заместитель директора областного архива; Шевелис Юрий Германович — ответственный редактор загибающейся вечерней газеты; Пустовойтов Аркадий Семенович — спроваженный на пенсию в прошлом месяце секретарь Яровольского областного суда, и еще трое.

Он перечислил имена и замолчал.

— Но это все, — пробормотал Никита — его опухшее лицо потемнело, заблестело что-то в мутных глазах. — С другими мы не контактировали…

— Вы загубили жизнь этим людям, — вкрадчиво сказал генерал. — Впрочем, люди знали, на что шли, никто не гнал их в ваши соумышленники. Вижу по глазам, Никита Владимирович, что список не полный. Поэтому вы и здесь. Придется признаться, если не хотите полную занятость по двадцать часов в сутки.

— Кто из этих людей нас предал?

— Карпухин, — подумав, сообщил «секретную» информацию генерал. — Егор Николаевич Карпухин, заведующий кафедрой повышения квалификации государственных служащих.

Никита угрюмо молчал, исподлобья смотрел в генеральские глаза. Начальник ГУВД не врал — не был он таким уж гениальным лицедеем.

— Этот человек поступил, в принципе, разумно, — продолжал разглагольствовать Григорий Алексеевич. — На какое-то время он, безусловно, сядет…

— Сядет? — хрипло засмеялся узник. — На какое-то время? Ляжет, господин генерал, ляжет. Причем достаточно надолго.

— Это неважно, — отмахнулся начальник ГУВД. — В любом случае его участь не будет столь плачевной, как участь остальных. Ничего, что я с вами так откровенно, Никита Владимирович? Сообщите, пожалуйста, имя человека или людей, до которых у нас не дотянулись руки. Не вынуждайте вспоминать об институте телесных наказаний и о прочих действиях, сопряженных с причинением вреда.

Никита задумался. Личность, до которой не дотянулись руки закона, не имела большой значимости. Навредить самостоятельно преступной городской верхушке она не могла. Останься Григорий Алексеевич в досадном неведении — и ничего ужасного с его дальнейшей карьерой не произошло бы.

— Курилов Иван Васильевич, — такое ощущение, что у заключенного распрямились плечи, он глубоко вздохнул, прочищая легкие. — Заместитель начальника отдела печати и коммуникаций Октябрьской районной администрации.

— Адрес? — машинально возбудился Григорий Алексеевич, хватаясь за ручку.

— Демьяна Бедного, сорок четыре…

— Ну, что ж, Никита Владимирович, возможно, вы не совсем безнадежны… — Генеральская ручка заскрипела по вырванному из блокнота листку. И внезапно споткнулась, кровь ударила в голову. Генерал вскинул голову. Заключенный смотрел на него с усмешкой, с любопытством, немного с презрением. — Не пойдет, Никита Владимирович. — Олейник бросил ручку и откинулся на спинку стула. Он чувствовал, как краснеют мочки ушей. — Ответ не верен, улица Демьяна Бедного — это десяток многоэтажек параллельно Вавиловской трассе. Там даже частный сектор отсутствует.

— Ну, не сложилось, — пожал плечами Никита и издевательски засмеялся. — Повезет в другой раз, Григорий Алексеевич. А может все-таки поищете этого мужественного, хотя и вымышленного персонажа? Кстати, должен сообщить, господин генерал, что роль доброго полицейского — не ваша. Не к лицу она вам.

— Ну, хватит! — разозленный генерал шарахнул кулаком по столу, возвращаясь в привычное амплуа. — Охрана!

Двое конвоиров, отталкивая друг друга, вломились в помещение и, обнаружив, что каждый из присутствующих пребывает на положенном месте, застыли в ожидании.

— В карцер второго уровня! — рявкнул побагровевший Олейник. — И посмотрим, что он запоет через пару часов!

Двое кинулись выполнять приказ и через мгновение нависли сзади над Никитой со свирепыми мордами. Но не успели сдернуть его с табурета, как арестант встрепенулся:

— Ладно, Григорий Алексеевич, прекращайте, ваша взяла! Что угодно, только не карцер! Я все скажу…

Двое застыли с хищно разведенными конечностями, вопрошающе вылупились на хозяина. Григорий Алексеевич осклабился улыбочкой прожженного иезуита. Раз уж заключенный так много знает про него, то обязан представлять, что такое карцер второго уровня в центральном СИЗО.

— Попытка номер два, Никита Владимирович? — ласково сказал он. — Ну, давайте, послушаем. Излагайте свою новую версию, — он сделал охранникам многозначительный знак. Те застыли сзади по бокам, собственно, именно этого добивался Никита.

— Пишите, Григорий Алексеевич… — пробормотал он убитым голосом и опустил голову. — Этого человека действительно зовут Курилов Иван Васильевич, но трудится он не в Октябрьской администрации и адрес…

И тут словно молния ворвалась в помещение! Арестант быстрее выстрела соскочил с табурета (как долго он готовился к этому броску, просчитывая варианты!), бросился вперед, одновременно опускаясь на колени, толчок плечами и грудной клеткой — и массивный стол перевернулся, повалил остолбеневшего генерала вместе со стулом. Тяжелая столешница торцевой частью ударила по груди, пригвоздив к полу. Генерал ударился затылком, потерял ориентацию в пространстве и времени. Оторопевшие конвоиры не сразу выбрались из ступора. Заключенный, стиснув зубы, уже взлетал с колен, мчался обратно. Один из контролеров успел схватиться за кобуру, второй попятился. Никита запрыгнул с ногами на табурет (странные люди занимались «интерьером» помещения — табурет прикрутили к полу, а стол не стали), выбросил в сторону правую пятку — и контролер, запутавшийся в застежке кобуры, с отбитой грудиной и слезящимися глазами полетел, как снаряд, треснулся хребтом о стену в шаге от входной двери. На второго Никита просто рухнул — не было времени выдумывать что-то интересное. Оба повалились, контролер получил коленом в промежность — и вопль, идущий от души, сдулся в воробьиное чириканье. Никиту тряхнуло душевно, так и зубы можно на полку. Он откатился, выдалась минутка, передохнул, снова рывок, принял позу человека, справляющего под кустом большую нужду. Он пару раз переступил — и руки, скованные за спиной, оказались впереди, что, с одной стороны, приятно, а с другой — недостаточно. Подпрыгнул, окинув взглядом поле брани. Генерал Олейник лежал, придавленный массой стола, и вроде бы не рыпался. Ударился затылком, из носа вытекала кровь. Конвоир с поруганным достоинством пребывал в прострации — боль была адская, физиономия искорежена, как машина после аварии. Он даже хрипеть не мог, только рот раскрывал. Второй, отброшенный к стене, уже приподнимался. И вновь настырно тянулся к кобуре. Никита подлетел — рычаг на кисть и локоть, выкрутил так, что рука превратилась в штопор. Дал коленом под скулу — поникла головушка, потекло по губам и подбородку. Прыжком он вернулся к первому, а тот уже норовил что-то предпринять, даже вспомнил, что он вооружен. Вставал, шатаясь, как метроном, по физиономии текло ассорти из пота, слез, слюней, соплей. Наручники были досадной помехой, но Никита выкрутился. Он скручивал макушку конвоиру, двигаясь вместе с ним вниз, по спирали, тот пыхтел, сопротивлялся. А когда у обоих не осталось сил, Никита снова секундочку передохнул, двинул локтем по виску и выставил лодыжку, чтобы парень стучал башкой не очень громко…