Двумя днями позже, командующий миротворцами генерал Кулахметов дал официальную цифру потерь: восемнадцать человек убитых и полторы сотни раненных. Слыша это, подчиненные ему офицеры опускали глаза:

— У нас погибло намного больше.

Неофициальные цифры назывались разные, от ста до двухсот человек.

— Не разводить панику! — прикрикнул на товарищей помощник Кулахметова капитан Иванов.

Он, отвечающий за контакты с прессой, находился в сложной ситуации. С одной стороны ему вроде как полагалось отстаивать заниженную пропагандистскую цифру. А с другой, — перед ним стояли люди уже побывавшие в расположении миротворцев и видевшие последствия двухдневного боя своими глазами.

Иванов долго поправлял на голове каску, которая и без того сидела на нем идеально ровно. Потом жестко отчеканил:

— Сотни убитых нет. Счет идет на десятки.

Среди защитников Цхинвали российские офицеры-миротворцы оказались самыми деморализованными. Паника быстро набрала обороты. Даже вечером 10-го, когда в Цхинвали уже находились передовые части 58-й армии, миротворцы чувствовали себя так будто они все еще в окружении и вскоре будут уничтожены. Толстый капитан, представляющийся просто Жора, упакованный в бронежилет и каску, несмотря на давно стихшую канонаду, подошел ночью ко мне и нервно спросил:

— Какие планы на завтра?

— Не знаю. Похоже, в Цхинвали все закончилось. Думаю, завтра отсюда можно валить.

— Если у вас в машине будет место, возьмите меня с собой, а?

Мы смотрели друг на друга и не выдержав Жора истерично взорвался:

— Да я лучше за дезертирство отсижу! Ничего здесь не закончилось! Поглядите вокруг: все старшие офицеры сбежали! Мы же миротворцы, а не боевая часть! Когда все началось, нас должны были отсюда вывести, — мирить-то уже некого! А Кулахметов команды уходить не дал! Вы посмотрите на него: он же нас здесь всех положит! А потом пулю в башку себе пустит!

В командующем миротворческими силами Южной Осетии Марате Кулахметове, действительно, имелось что-то, заставлявшее начать беспокоиться. Худой, с наголо бритой головой, похожий на Хлудова из булгаковского «Бега» он все эти дни сидел в дежурке при штабе и с отчаянным спокойствием на лице, говорил со всеми так ровно, будто ничего экстраординарного вокруг не происходит и ему просто очень скучно жить.

Он ни разу не спустился в бункер. Ни разу не посмотрел в ту сторону, откуда доносилась канонада. Выглядело это так, будто ему действительно абсолютно все равно убьют его или нет. Казалось, Кулахметову ведомы тайны, неизвестные никому из остальных офицеров, да лучше бы этих тайн им и не знать, потому, что у человека с таким лицом может быть только одна информация: Вы думаете, все хреново? Вы просто не знаете, до какой степени вы правы!

Утром 10-го, когда на окраинах города все еще шла стрельба, он выгнал личный состав на уборку территории. Приказ вызвал у Жоры очередной приступ гневного страха:

— Мы тут, видите ли, осколки снарядов со двора выметаем! Начальство приедет: у Кулахметова все под контролем, все спокойно. А на самом деле у нас в караул заступать некому. Офицеры разбежались: под любым предлогом в Джаву соскакивают и никто не возвращается.

В этом состоянии миротворцы находились к моменту, когда даже мне, не-военному, было ясно: наши победили. А уж днем раньше, когда бои шли второй день подряд, но российская армия так и не вошла в город, и все понимали, что третьего штурма уже не отбить, состояние было, — вообще полный пиздец.

Офицеры-миротворцы говорили между собой:

— Слышишь, затишье? Это грузины перегруппировываются. Ночью они, скорее всего, не пойдут, но на следующее утро нам всем конец.

Кто-то из журналистов растерянно спросил:

— Что ж получается? Грузины что ли победили?

Ему не ответили…

Коллеги утверждали, что генерал Кулахметов начал переговоры с грузинами о гуманитарном коридоре для журналистов. К тому времени их оставалось не более десятка: основная масса воспользовалась утренним затишьем и эвакуировалась в Джаву. Женя Поддубный с ТВЦ во главе журналистской делегации отправился к генералу, чтобы выяснить детали. Невозмутимый Кулахметов заверил, что если есть желающие уехать, он к 23:00 даст два Камаза.

— Может, лучше беженцев из подвалов вывезти? — проявил гражданскую сознательность Женя.

— Во-первых, «Камазов» всего два и всех не увезем. А во-вторых, у меня нет людей, чтобы бегать по подвалам и оповещать беженцев, — возразил генерал.

Дело было не в нехватке людей, а в том, что Кулахметов понимал: никто из подчиненных по его приказу из штабных бомбоубежищ в город не выйдет. Там, в городе, рвутся снаряды, с гор работает грузинская артиллерия, и за каждым углом сидят меткие грузинские снайперы.

Дело закончилось тем, что обходить подвалы отправились журналисты. Я отправился к дому Инала Бибилова, но самого его не застал: не дожидаясь кулахметовских Камазов, он уже повез соседей в Джаву. Оповестил остальных: «к 23:00 подтягивайтесь к миротворческому штабу, может быть, вас вывезут». Пришли не многие, шастать ночью по городу ни кому не хотелось. Те кто ни куда не пошел, оказались правы, Камазы подготовить не успели и Кулахметов перенес эвакуацию на утро.

В этот день я сам видел как в грузовики, приготовленные для вывоза беженцев из Цхинвали в мирную Джаву рвались офицеры-миротворцы. Каждый хотел быть старшим колонны или машины. Кулахметов все равно заставил добровольцев остаться и отправил с колонной спортивного, спокойно-молчаливого подполковника, не проявлявшего особого желания сесть в машину.

В Жориной истерике была правда жизни. Тем не менее, хлудоподобный Кулахметов вызывал симпатию и даже уважение, а Жора со своим «я лучше отсижу за дезертирство» лишь брезгливое сочувствие. Словно тебе признались, что больны сифилисом. И в грузовик с беженцами он рвался напрасно: боев в городе больше не было, а вот подполковнику, возглавившему вывоз беженцев, пришлось не сладко.

Он собирал людей по окрестным осетинским селам и вывозил их по дороге, которая все еще простреливалась грузинской артиллерией. Грузовики виляли между воронками. Осетинских крестьян солдаты забрасывали в высоченный кузов как мешки с мукой. У подполковника была абсолютно каменная физиономии и невозможно было понять: то ли он в ступоре от страха, то ли просто полный отморозок.

Только когда добрались до безопасного места, сквозь сантиметровый слой пыли на его лице пролезла счастливая улыбка. Он стал похож на славного, озорного мальчишку… только поседевшего что-то слишком уж рано. Тогда я забыл спросить, как его зовут. Выяснять пришлось уже после войны. Было бы как-то не честно, оставить анонимом офицера, который очень прилично выглядел на общемиротворчесом фоне. Имя подполковника — Александр Трубников.