– Ну что же вы, Сережа? – Она прикрыла глаза. Эта кудрявая и раскормленная шлюха ожидала от жизни – в лице этого крепкого на вид и сильного самца – новых наслаждений.

И вдруг, увидев, что представляет собой ее партнер в сексуальном смысле, тихонько и дробно, как заведенная кукла, мелко засмеялась. Хохотнула. Затем еще громче, и через минуту уже хохотала, трясясь всем своим дородным и белым телом, от чего дрожали мелкой дрожью все нежные складочки на ее животе и колыхались ослепительные, с бледными большими и размытыми сосками, груди. А влажный рот, который он собирался осквернить прямо в ресторане, в курительной комнате, когда там никого еще не было, теперь не вызывал в нем ничего, кроме отвращения…

Перешагнув через упавшие с него расстегнутые брюки, он медленно стянул с себя свитер, белье и, оставшись совсем голым, вдруг кинулся на хохочущую перед ним молодую женщину и задушил ее. На это ушло не больше нескольких десятков секунд. Асфиксия. Быстро и чисто.

И вот теперь, когда она прекратила свой дикий хохот и превратилась из сильной и нахальной девки в безвольную тряпичную куклу с вытаращенными глазами, у него внизу живота возникла жизнь. Словно кто-то невидимый взял его за воспаленную, набухшую плоть и потянул за собой на постель, на эту женщину, вернее, на то, что от нее осталось…

Но она была еще теплая, почти горячая, а губы ее пахли коньяком. Подмышки источали кисловато-хлебный запах пота.

– Сейчас тебе будет хорошо… Отверни головку, вот так…

Он вошел в нее, и животный инстинкт задвигал его телом, неистово жаждущим власти над этой остывающей плотью.

Иногда он оборачивался к висящему на стене зеркалу, чтобы увидеть себя в движении, и появившаяся перед ним эротическая картинка восхищала его своей достоверностью. А ведь это был не он, это был другой мужчина, который так же, как он, жил в этой квартире и смотрел на него из зеркала. Они были очень похожи внешне, но сильно отличались характерами. Один довольствовался жизнью, которую вели подобные ему существа, живущие через стенку, в соседнем доме, на соседних улицах этого города, равно как и в сотнях других городов, а другому выпала высокая миссия решать чьи-то судьбы, отправляя женщин в черный тоннель, зовущийся у простых смертных СМЕРТЬЮ. Ведь на то они и были смертными, чтобы умирать. Но КОГДА им отправляться к своим умершим предкам – знал только один человек во всем городе. У него не было постоянного имени и постоянного места жительства. Он менял и первое, и второе, в зависимости от степени опасности, нависшей над ним и связанной с его миссией.

И когда другой, глядя на него, комфортно расположившегося в зеркале, говорил ему в глаза, что его действия – никакая не высокая миссия, а кровавая дань ненависти к женщинам, которые насмехаются над его мужской немощью, то первый, оскорбляясь, уходил в тень, не считая нужным отстаивать свое мнение. И тогда наступал перерыв для его жертвоприношений. Ведь нелегко, находясь в одной квартире с не понимающим тебя существом, поддерживать в себе силы и дух для дальнейшего исполнения миссии.

Хотя впоследствии они мирились и вместе, понимая всю ответственность и серьезность дела, закапывали трупы, уничтожали вещи жертв. Причем в особых случаях, когда была возможность, отвозили либо отрезанные части тела, либо что-то из одежды погибших женщин куда-нибудь подальше от города, чаще всего в те районные центры и поселки, откуда те были родом. Так было спокойнее и надежнее.

Вот только откуда родом была Лена?

Сергей (сегодня он был Сергеем) открыл сумку Лены и без труда нашел в ней паспорт, в котором черным по белому было выведено: «пос. Липовка М-ского района…»

В паспорте были и деньги, как он и предполагал. Полторы тысячи рублей. Что же касается остального содержимого сумки, то это было в основном грязное белье, которое дочка везла домой, чтобы его постирала мама.

Ночью, когда Сергей спал, ему вдруг показалось, что его позвали. Это был голос Лены. И доносился он с дивана, на котором она лежала.

– Ты спишь? – спросила она, откидывая одеяло, которым была укрыта, и вставая с дивана. – Сережа, ты спишь?

Она подошла к нему и присела рядом:

– Подвинься, я лягу. Мне холодно. Согрей меня, пожалуйста… А коньячку у тебя на найдется, а то ноги совсем замерзли?..

* * *

Дома ее не было, в агентстве – тоже. Значит, зря он спешил, зря гнал машину по ночному шоссе… Где она, с кем? С Крымовым?

Шубин поехал к нему. И не ошибся: в окнах крымовской городской квартиры горел свет. Было около часа ночи.

Поднялся, позвонил. И не удивился, когда понял, что ему не хотят открывать. Что ж, каждый волен поступать так, как ему этого хочется. И Крымов не обязан открывать дверь по первому звонку, так же как брать телефонную трубку, если нежданный разговор может помешать его счастью. Хотя для Крымова счастье – держать в объятиях женщину вообще, не важно, зовут ли ее Юлией или Полиной…

Шубин вышел из подъезда, пересек двор и вошел в подъезд дома, стоящего напротив крымовского. Поднялся на четвертый этаж, достал бинокль и направил прямо на светящееся окно спальни. В щель между темно-красными шторами ничего не просматривалось, кроме розовой стены. И вдруг вспыхнуло окно кухни. Оно было задернуто прозрачной занавеской, через которую если днем ничего невозможно рассмотреть, то вечером, когда внутри зажигается свет, можно увидеть все до мельчайших подробностей…

Шубин опустил бинокль. Он был потрясен. Он вдруг почувствовал чужую боль, ЕЕ боль. «Господи, – подумал он, – какое счастье, что ОНА этого не видела!»

Игорь достал из кармана сотовый телефон и позвонил Щукиной. Он видел, как она резко обернулась – должно быть, телефон находился в прихожей или спальне, откуда она пришла на кухню…

– Слушаю, кого это черт принес? – спросила она хрипловатым и крайне недовольным голосом.

Шубин ее уже не видел, должно быть, она стояла сейчас где-то в глубине квартиры и разговаривала с ним так, чтобы ее мог слушать Крымов.

– Это я, Игорь.

– Шубин? Ты уже в городе?

– Да вот приехал пораньше, чтобы проверить, чем это вы здесь без меня занимаетесь… Ты дома, надеюсь, или торчишь до сих пор в агентстве?

– Дома, конечно… – И тут она вплыла на кухню, уселась на стул, кутаясь в длинный черный крымовский халат, почти перед носом Шубина, и сладко потянулась. – Ты разбудил меня, Игорек. Какие вопросы?

Она еще и кокетничала! Разве могла она предполагать, что находится под прицелом полевого бинокля, делавшим ее присутствие на кухне почти что осязаемым…

Шубину так и казалось, что стоит ему сейчас протянуть руку, как он коснется ее плеча и ощутит густой и мягкий ворс халата.

– Где Юля?

– А… Нетрудно было догадаться, кого ты разыскиваешь в такой час… А что, разве ее нет дома?

– Во всяком случае, она мне не открыла, а окна не светятся… Я звонил ей… Но мне показалось, что трубку взяла не она, к тому же телефон сразу же отключился, словно со мной не захотели разговаривать…