– Что ты делаешь? – спрашивает Ришар.

– Ничего. Читаю. Что тебе нужно?

– Я хочу объяснить, почему ничего тебе не сказал.

– Послушай, мне это неинтересно.

– Я ничего тебе не сказал, потому что сам ни в чем не уверен, черт побери.

– Ты никогда ни в чем не бываешь уверен, ты не замечал?

– Прекрати. Зачем я стал бы скрывать от тебя, если бы что-нибудь было? Какая мне корысть?

– Ришар, я занята.

– Ты читаешь, это ты называешь «занята»? Ты хватила через край, тебе не кажется? Как бы то ни было, мне хотелось бы знать, не собираешься ли ты подложить мне свинью.

– Что-что?

– Мне хотелось бы знать, не собираешься ли ты подложить мне свинью.

– И ты думаешь, я бы тебе это сказала? Думаешь, я бы это сделала?

– И в то же время я не вижу весомых причин. Не понимаю, в чем я могу быть перед тобой виноват. Я соблюдаю наши правила. Мы должны быть правдивы друг с другом. А правда в том, что ничего и на горизонте не маячит. Я иногда встречаюсь с этой девушкой, что есть, то есть, но если я тебе об этом не сказал, это значит, что и говорить, я думаю, нечего.

– С чего ты взял, что я что-то против тебя затеваю?

– Это приглашение, черт возьми! Это чертово приглашение, которое ты передала ей.

– Хорошо. Ты ухитряешься чертыхаться в каждой фразе. Это действительно очень хорошо.

– Это смахивает на ловушку. Очень смахивает на одну из твоих пресловутых ловушек.

– Да что ты выдумываешь, дурачок? У меня есть другие дела, представь себе, не будь параноиком. Кстати, есть что-нибудь, чего она не ест? Какая-нибудь аллергия? Марти сейчас линяет.

Из многих замужних женщин получаются хорошие любовницы, и я думаю, что он рискнул с одинокой, напоминаю ему, что мы договорились не рисковать, именно для того, чтобы не возникало таких проблем, и спрашиваю, разве это, по его мнению, называется не рисковать – метать икру в этих водах, с незамужними женщинами, по возрасту еще способными иметь детей, или он хочет просто посмеяться над светом.

Я вешаю трубку и остаюсь одна в углу моего чердака, среди пыльных и ненужных вещей, а там, за окном, Патрик исчез во внезапно наступившей темноте в спальне в тот момент, когда его жена пришла туда к нему в ночной рубашке.

Нечего особо бояться женщин, которые носят ночные рубашки: как правило, их мужья – легкая добыча.

Заходит Анна за тремя сценариями, которые я отобрала, и я предупреждаю ее, что ничего сногсшибательного нет.

– Не представляю, как ты тут живешь, – говорит она.

– На твоем месте я давно завела бы овчарку.

Она остается поесть со мной – по дороге она забежала в ресторанчик «Фло» и предпочла разделить этот ужин со мной, а не с Робером, который, по ее словам, на взводе, с тех пор как вернулся.

Я знаю, что он на взводе, я получаю его сообщения, вижу его звонки. Я стараюсь об этом не думать, потому что мне совсем не нравится то, что может произойти, если он обидится. Обидится на мое к нему равнодушие, на установившуюся между нами дистанцию, которая необратима. А если он узнает, что в это время я предаюсь фантазмам о моем соседе напротив, что при одной мысли о нем я чувствую себя сексуально уязвимой, что-то может случиться, что-то, о чем я не хочу даже думать, чего не хочу себе представлять, близкое к хаосу, вполне может случиться.

В довершение всего я думаю, что моя дружба с Анной лопнет, как воздушный шарик. У меня практически не сохранились в памяти мои друзья до того дня, когда мой отец покинул дом, вооруженный до зубов, во всяком случае больше я ни с кем не виделась, и Анна заняла целиком это опустевшее пространство, у меня никого нет, кроме нее, не считая членов моей семьи, никого, кроме нее. У меня нет желания ее испытывать. С ней я не чувствую в себе души оголтелого игрока, и у меня нет ни малейшего желания ее испытывать.

Я знаю, какие чувства она питает к своему мужу, так что обманутая любовь имеет самое косвенное отношение к тому, что положит конец связывающим нас узам, а вот обманутая дружба – да, бесспорно. Она не простит мне, что я сделала это за ее спиной, – я и сама бы такого не простила, – и все же мне хочется сказать ей, до какой степени меня не оставляет чувство, что я вляпалась в эту связь с ее мужем, была в нее втянута, скатилась по неумолимо скользкому склону, заморозившему меня душевно. Мне хочется сказать ей, до какой степени жалка наша борьба, но я думаю, что она это знает.

Робер тоже был самым простым решением – скука, близость, безопасность, – но некому сопоставить эти печальные факты и сделать поспешные выводы. При моей работе свободного времени у меня было не больше, чем сегодня, а завязать отношения не так-то легко, когда выходишь из конторы затемно и берешь работу домой, аппетит это отшибает. Робер подстраивался под мой график, и хорошей новостью было то, что он мог достать «лабутены» за полцены и регулярно ездил в командировки. Это почти смешно. Была и другая хорошая новость: за двадцать пять лет мы с Анной, занятые отнюдь не только личной жизнью, построили крепкую фирму, составили каталог, которым гордились, и даже продали несколько идей американцам. AV Productions. Она говорила об этом, еще когда мы были в больнице, говорила часами, полная решимости, и я, вернувшись домой, сказала Ришару, что теперь мы можем искать квартиру с дополнительной комнатой для нашего ребенка, потому что я нашла работу.

– Да? А какую работу?

– Мы с Анной будем продюсировать фильм.

– Продюсировать фильм? А, отлично. Прекрасная мысль. Черт побери. Теперь он плачет под нашей дверью и упрекает меня, что я не задействую свои связи, но поскольку у него нет чувства юмора, он не может оценить иронию судьбы и продолжает думать, что я, по какой-то таинственной и необъяснимой причине, препятствую его восхождению, с тех пор как он вбил себе в голову, что будет писать сценарии. А ведь это я оплатила ему литературные курсы с лучшими учителями, всякими там Винсами Гиллигенами и Мэтью Вайнерами, лауреатами премий Американской гильдии сценаристов, но они не смогли привить ему этот особый дар, который есть у них, быть не вне, но внутри, быть щедрым, во всяком случае, дар возвышать entertainment[7] до искусства, – я думаю, понадобятся еще два или три поколения, чтобы соперничать с ними на их территории, не будучи смешными, может быть, меньше, уже начинают всплывать кое- какие имена здесь, особенно среди писателей, ладно, не важно – они стоили дорого, очень дорого, но Ришар так и не доказал, что они пошли ему на пользу, хоть он и придерживается противоположного мнения.

Я выхожу выкурить сигарету на улице после ухода Анны. От дома не отхожу, стою, прислонившись к стене. Я просто показываю, что не напугана, что не прячусь под кроватью. Анна предложила мне ночевать у нее, сколько понадобится, но не из-за перспективы оказаться под одной крышей с Робером я отклонила ее предложение – хотя от одной этой перспективы у меня волосы встают дыбом и лицо перекашивается от ужаса. Нет, я сама не знаю, чего, собственно, хочу. Холодно, дни стали короче. Я не читаю хороших сценариев. Меня изнасиловали. Я уж не говорю о моих отношениях с мужем и сыном, а о родителях вообще молчу. Хуже всего, что надо уже думать о подарках.