По воспоминаниям современников, выселение проводилось следующим образом. На квартиру являлся околоточный, требовал немедля собрать вещи, потом сажал студента в пролетку и отвозил на вокзал. Если молодой человек не мог или отказывался купить билет, то околоточный сам приобретал его, ждал, когда отойдет поезд. Ну а потом ехал за следующим студентом.

6 апреля в Москве в Бутырской тюрьме покончил с собой методом самосожжения арестованный студент Г. Э. Ливен. Учащиеся ответили на это демонстрацией протеста, которая собрала около 200 человек и прошла от храма Христа Спасителя до памятника Пушкину, где была разогнана полицией.

Студенческое восстание произвело удручающее впечатление на чиновников, правительство и самого царя. Особенно поражал тот факт, что забастовка и откровенные хулиганства не только не находили осуждения в обществе, но, наоборот, молчаливо и даже открыто поддерживались населением. «К прискорбию во время происходивших смут местное общество не только не оказало содействия усилиям правительственных властей, но во многих случаях само содействовало беспорядкам, возбуждая одобрением взволнованное юношество и дозволяя себе неуместное вмешательство в сферу правительственных распоряжений», – говорилось в правительственном сообщении от 24 мая.

Ну а царь вынужден был лично «объявить неудовольствие» ближайшему начальству и учебному персоналу, а чинов полиции обвинил в «неумелых и несоответственных предварительных распоряжениях».

После массовых исключений и отправки части студентов на военную службу ситуация в высших учебных заведениях стабилизировалась. Но лишь на время! Революционные студенты лишь ждали нового повода для продолжения борьбы. «В последние четыре года из добродушного русского парня выработался своеобразный тип полуграмотного интеллигента, почитающего своим долгом отрицать семью и религию, пренебрегать законом, не повиноваться власти и глумиться над ней», – писал виленский генерал-губернатор П. Д. Святополк-Мирский.

В конце 1900 года были арестованы за вымогательство два студента Киевского университета. Их коллеги тут же собрали сходку и постановили, что для борьбы с «подобными явлениями» нужна полная автономия университетов. Вновь начались забастовки и борьба с учебной администрацией.

Безусловно переломным моментом не только в студенческих волнениях, но и вообще в революционной борьбе стал теракт, произошедший в Санкт-Петербурге 14 февраля 1901 года. Бывший студент Петр Карпович, дважды исключавшийся из университета за участие в забастовках, подстерег на улице министра народного просвещения Н. П. Боголепова и выстрелил в него из револьвера. Чиновник был тяжело ранен и впоследствии скончался 2 марта[9].

Это политическое убийство, символично произошедшее почти ровно спустя 20 лет после гибели царя Александра II, стало первым террористическим актом за много лет. А 19 февраля, в день 40-летия отмены крепостного права, в Санкт-Петербурге и Харькове прошли первые уличные демонстрации. И хотя шествия не получились многочисленными и были быстро предотвращены полицией, стало ясно, что политическая борьба в стране выходит на новый – уличный уровень. 22–26 февраля народные волнения охватили уже Москву, где уличная толпа пыталась освободить задержанных накануне студентов и устраивала погромы на улицах.

Кульминацией «празднования» юбилея освобождения крестьян стали новые беспорядки в Санкт-Петербурге. 4 марта перед Казанским собором собралось несколько тысяч человек, которые бросали в конную полицию различные тяжелые предметы (уже не снежки, как это было два года назад). Один офицер получил прямое попадание молотком в лицо, ранения получили еще 20 полицейских и 4 казака. Из демонстрантов пострадало 32 человека. В итоге конница разогнала толпу, было задержано 760 демонстрантов. Особенно поражало, что половину арестованных составили не какие-то там недовольные рабочие и пьяные студенты, а женщины! Все это невиданное представление происходило прямо в центре столицы, на глазах у сотен прохожих. Весть о беспорядках и бесчинствах полиции быстро распространилась по всей стране и стала известна за границей.

Этот момент кому-то мог показаться (а царю точно показался) неким роковым стечением обстоятельств, недоразумением и выходкой провокаторов. Какие-то «полуграмотные интеллигенты» слабовольную публику подговорили! И в это очень хотелось верить. В действительности первые в истории России массовые уличные беспорядки говорили о том, что борьба между народом и властью перешла некую роковую черту, за которой отдельные дальновидные люди уже тогда узрели призрак настоящей катастрофы. Именно тогда в стране, как пелось в одной из культовых песен группы «Любэ», по-настоящему «занималась Алая Заря».

Многие исключенные и высланные студенты, члены организационных комитетов забастовок фактически образовали своеобразный кадровый резерв формирующихся революционных партий. Среди репрессированных были такие будущие революционеры и общественные деятели, как Г. С. Носарь, Б. В. Савинков, И. П. Каляев, П. Е. Щеголев, С. Н. Салтыков, Н. И. Иорданский, П. В. Карпович, Б. В. Авилов и другие. Будучи высланными из столиц, они занялись созданием кружков и отделений революционных организаций в провинции.

В последнее время в России вошло в моду прославлять дореволюционных богатеев и купцов, мол, те думали не только о стяжательстве и руководствовались не одной лишь алчностью, «заботились о бедных», «строили ночлежки». Да и вообще бизнес в те времена был сплошь «социально ответственный». Так, в Нижнем Новгороде недавно был открыт памятник известному купцу-«меценату» Николаю Бугрову. Крупный предприниматель, методы управления которого позднее ставил в пример даже товарищ Сталин, «по совместительству» являлся светским лидером беглопоповской старообрядческой общины Нижнего Новгорода. Ему, как и многим другим, в заслугу ставят «заботу о бедных», постройку Вдовьего дома (возле которого и поставили памятник), а также содержание знаменитого ночлежного дома на ул. Рождественской.

Однако современники почему-то относились к деятельности Бугрова более скептически, а его «ночлежку» называли чуть ли не тюрьмой для нищих.