Мальчик смотрел на него, не двигаясь и ничего не говоря.

Катсук схватил его за подбородок и глянул прямо в глаза. Его встретил взгляд, переполненный ненавистью и непокорностью.

– Тебя зовут Хокват, – сказал Катсук.

Мальчик рывком освободил подбородок.

Очень мягко Катсук приложил палец к багровой отметине на скуле мальчика, оставшейся после двух ударов перед восхождением на склон. Очень тихо он сказал:

– Не заставляй меня ударить тебя еще раз. Этого между нами быть не должно.

Мальчик моргнул. В уголках глаз набежали две слезинки, но он резко стряхнул их.

Все тем же тихим, спокойным голосом Катсук продолжил:

– Когда я спрашиваю, следует называть имя. Так как тебя сейчас зовут?

– Хокват. – Со злостью, но разборчиво.

– Хорошо.

Катсук зашел в пещеру, чуть переждав, пока его чувства не обследуют все окружающее. По мере того, как солнце поднималось выше, тени у самого входа в пещеру становились все короче. Ярко-желтая скунсова капустка лезла из темной воды в дальнем конце водоема.

Катсуку не нравилось, что он бил Хоквата, хотя это ему приказывало само тело.

«Или это я жалею Хоквата? – удивлялся он. – Почему я вообще должен кого-то жалеть?»

Правда, мальчишка проявил удивительную силу и стойкость. В нем был дух. Хокват не был плаксой. И трусом он не был. Внутри его личности невинность сосуществовала с незнанием мира, но в нем была и сила. Такого Невинного можно и жалеть.

«Но должен ли я восхищаться жертвой?» – удивлялся Катсук.

Теперь все предстоящее могло оказаться значительно трудней. А может это случилось как особое испытание возможностей Катсука? Чтобы он не убил Невинного из-за случайной прихоти? Одевший мантию Ловца Душ не имеет права на ошибку. Но если такое произойдет, он оскорбит и рассердит обитателей мира духов.

Это будет тяжким испытанием – убить кого-то, кем восхищаешься. Слишком тяжелое бремя? Пока не было необходимости в немедленном ответе. Но это был не тот вопрос, над которым ему хотелось думать.

И снова он удивился: «Почему был избран именно я?»

Возможно, это произошло точно так же, как и сам он выбрал Хоквата? Участвовал ли мир духов во всех этих таинственных выборах? А может на это повлиял сам мир хокватов, ставший, в конце концов, просто невыносимым? Да, ответ должен был находиться именно в этом!

Он чувствовал, будто к нему взывают из глубины пещеры, крича голосом, который он все время слышал:

– Ты здесь! Смотри, что ты уже сделал для нас!

Не зная, что и подумать, Катсук растерянно стоял у входа, предполагая, что, может быть, кричит он сам. Но ничто вокруг не выдавало признаков испуга.

«Даже если я полюблю Хоквата, – думал он, – все равно мне нужно будет совершить это, чтобы мое решение только усилилось.»

– Медведь, волк, ворон, орел – вот мои предки. В давние дни они были людьми. Вот как это было, и так было на самом деле. Они праздновали, когда чувствовали себя счастливыми в этой жизни. Они кричали от отчаяния, когда печалились. Иногда они пели. До того, как хокваты убили нас, наши песни рассказывали обо всем этом. Я слыхал те песни и видел вырезанные из дерева фигуры, рассказывающие древние истории. Но сами затеси не могут петь или разговаривать. Они только сидят и смотрят своими мертвыми глазами. И, как всех мертвых, их поглотит земля.

Из речи Катсука к своему племени

Дэвид с отвращением вздрогнул, оглядев окружающее. Серо-зеленый полумрак пещеры, сырость на каменных стенах, залитый солнцем вход, куда не давал подойти связывающий его ремень, звериные запахи, пляшущие капли воды снаружи – все доставляло ему мучения.

Все его эмоции взбунтовались: нечто вроде истерии, состоящей из голода, страха, неопределенности и ярости.

В пещеру вошел Катсук – черный силуэт в солнечных лучах. На его поясе висел нож марки «Рассел», рука на рукояти.

«Мой нож», – подумал Дэвид и задрожал.

– Ты не спишь? – спросил Катсук.

Ответа не было.

– Ты хочешь что-то спросить?

– Зачем? – прошептал Дэвид.

Катсук кивнул, но отвечать не стал.

– Ты захватил меня ради выкупа, так? – спросил мальчик.

Катсук отрицательно покачал головой.

– Выкуп, обмен? Неужели ты считаешь, что мне удастся обменять тебя на весь остальной мир?

Мальчик затряс головой, ничего не понимая.

– Но, может быть, я смогу, наконец-то, обменять тебя за все совершенные хокватами ошибки…

– Ты что…

– А-а, ты считаешь, что я сошел с ума. Или я пьян. Прибацанный, пьяный индеец. Видишь ли, мне знакомы все клише.

– Я только спросил, зачем. – Тихий, робкий голос.

– Затем, что я невежественный, необразованный дикарь, вот почему. И если перед моим именем куча ученых степеней, то это просто случайность. Или, возможно, во мне имеется кровь бледнолицых, а? Кровь хокватов? Но я слишком много пью. Я не люблю трудиться и становиться современным. Я ничего не пропустил? Может какие другие клише? Ах, да – я еще и кровожадный!

– Но я ведь только…

– Ты интересовался насчет выкупа. Мне кажется, ты совершил уже все хокватские ошибки, которые могли они себе позволить.

– Ты… ты сошел с ума?

Катсук довольно рассмеялся.

– Возможно, но не сильно.

– Ты хочешь убить меня? – Едва слышимый шепот.

– Иди спать и не задавай глупых вопросов. – Катсук указал место на полу, кучу сухого мха, которая должна была служить постелью.

Мальчик судорожно вздохнул.

– Я не хочу спать.

– Ты будешь слушать меня.

Катсук указал на пол пещеры и подсунул кучу мха к ногам пленника.

Каждым своим движением демонстрируя дерзкую самостоятельность, Хокват лег, перекатился на бок, прижав связанные руки к стенке пещеры. Глаза его оставались открытыми и глядели на Катсука.

– Закрывай глаза.

– Не могу.

Катсук видел, что мальчик изможден – его дрожь, тусклый взгляд.

– Почему не можешь?

– Вот не могу…

– Почему?

– Ты собираешься убить меня? – На этот раз громче.

Катсук покачал головой.

– Зачем ты сделал это со мной? – настаивал мальчик.

– Что именно?