— Вы рассказываете это каждому встречному, кого вам удается заболтать в аэропорту?

— Нет, вы единственный, кому я это рассказал.

— Какая честь! Но я вам не верю: ваш номер слишком хорошо отработан. Вы профессиональный приставала.

— Так вы не верите, что я выбрал вас не случайно? Но такой убежденный янсенист, как я, не попросит первого встречного убивать себя. Я прошу вас отомстить мне за то, что я изнасиловал и убил вашу жену.

— Более чем сомнительный аргумент.

— Да вы просто трус! Вы уговариваете себя, что я не убийца, только чтобы не убивать меня!

— Искренне сожалею, но пока вы не представите мне хотя бы одного вещественного доказательства, я не смогу вам поверить.

— Ясно, к чему вы клоните! Если вы получите хоть какое-нибудь вещественное доказательство, вы тут же сдадите меня полиции. Потому что без серьезной улики вы не можете заявить на меня. Не дождетесь, жалкий трусишка, никакого доказательства вы не получите. И если вы заявите в полицию, я буду все отрицать. Дело только за вами: или вы творите правосудие собственными руками, или нет. И зарубите это на своем носу.

— Какое же это правосудие: мстить сумасшедшему, который выдает себя за убийцу? Вы уверяли меня, что убили и своего маленького одноклассника, предварительно помолившись Богу. Так что нетрудно догадаться, что вы за убийца.

— А нож, которым была зарезана ваша жена! Откуда я о нем знаю? По-вашему, мне его сбыл по дешевке сам убийца? Почему вы боитесь правды? Ведь все так просто.

— Да, все очень просто. Я приезжаю в аэропорт и узнаю, что мой рейс задерживают. Ко мне подсаживается какой-то тип и начинает молоть чепуху. Измучив меня своей болтовней, он между делом признается, что двадцать лет назад изнасиловал мою жену, а еще десять лет спустя убил ее. И вы хотите, чтобы я этому поверил?

— В вашей версии много неточностей.

— Вот как?

— Когда вы узнали, что отправляетесь в деловое путешествие в Барселону и вылетаете двадцать четвертого марта?

— Это вас не касается.

— Не хотите сказать? Тогда я скажу. Два месяца назад вашему шефу позвонили из Барселоны и предложили новый рынок сбыта, а заодно пригласили принять участие в общем собрании акционеров этой фирмы, которое состоится двадцать четвертого марта. Вы-то хорошо знаете, что это был за каталонец, который звонил вашему шефу. Вы ведь знаете, что он такой же каталонец, как вы или я, да и звонил он из Парижа.

— Как зовут моего шефа?

— Жан-Паскаль Менье. Вы все еще мне не верите?

— Это только доказывает, что вы мерзавец. А это и так известно.

— Сверхдеятельный мерзавец, верно?

— Скорее, информированный мерзавец.

— Не только информированный, но и сверхдеятельный: с чего бы это вдруг задержали ваш рейс?

— Что? Это тоже из-за вас?

— Простофиля! До вас это только сейчас дошло?

— Как вы этого добились?

— Все было организовано по телефону, как и с вашим шефом. Из первого же автомата я позвонил и сказал, что в самолете установлена мина. Подумайте, сколько бед можно в наши дни натворить с помощью телефонного звонка!

— Вы знаете, что только за это я могу выдать вас полиции?

— Знаю. И если вам удастся ее убедить, что это сделал я, мне грозит крупный штраф.

— Огромный штраф, милостивый государь.

— И вам этого будет достаточно, чтобы отплатить мне за насилие и убийство своей жены?

— Вы все предусмотрели, негодяй.

— Я рад, что к вам возвращается здравый смысл.

— Зачем вам понадобилось задерживать мой рейс?

— А если подумать? Где еще можно поговорить по душам, как не в зале ожидания? Я искал место, где можно зажать вас в угол. И я его нашел. Поскольку вам предстоит лететь этим самолетом, вы уже никуда не сбежите.

— Теперь я знаю, что все это вранье, и могу спокойно уйти.

— Да, теперь вы знаете, что все это вранье. Но вы же не можете отпустить с миром человека, который разрушил вашу жизнь.

— Почему же вы сразу мне об этом не сказали? Зачем было морочить мне голову своими кошачьими историями вместо того, чтобы сразу заявить: «Я убийца вашей жены»?

— Такие вещи так не делаются. Я, знаете ли, ужасный формалист. Я действую в соответствии со строгими принципами янсенистской косметики.

— Что-что? При чем тут женская косметика?

— Какой же вы невежда! Косметика — это не пудра и румяна, а наука о мировом, система нравственных законов, определяющая порядок вещей в мире. Я же не виноват, что эстетики и специалисты по женской красоте присвоили себе это замечательное слово. С моей стороны было бы антикосметично сразу же выкладывать вам всю правду и ставить перед суровым выбором. Нужно было как следует вас подготовить и довести до нужной кондиции.

— Скорее, вывести из себя.

— Да, отчасти. Чтобы убедить человека совершить свою миссию, необходимо разбудить его нервную систему. Его нужно так разозлить, чтобы в нем закипела ярость. Вы пока еще слишком рассудочны. А я апеллирую к вашей подкорке.

— Зря стараетесь! Я не позволю собой манипулировать.

— Вы думаете, что я пытаюсь вами манипулировать, а я открываю вам ваш истинный путь, ваше косметическое предназначение. Я, как уже сказал, страдаю от чувства вины. Обычно преступникам не свойственно это чувство, но стоит ему проснуться, и они навсегда теряют покой. Виновный жаждет наказания, как река спешит воссоединиться с океаном. А оскорбленная сторона точно так же жаждет мести. Если вы, Жером Ангюст, откажетесь от мести, вы не до конца реализуете себя, не выполните возложенную на вас миссию, обманете свою собственную судьбу.

— Если вам поверить, то вы только и мечтаете о наказании.

— Да, так и есть.

— Но это идиотизм.

— Каждый из нас заслуживает своего преступника.

— Было бы лучше, если бы вы были тупым скотом, который не испытывает потребности приставать к людям и часами оправдывать свои преступления.

— Неужели вы бы предпочли, чтобы вашу жену изнасиловал и убил такой бульдозер?

— Я бы предпочел, чтобы ее никто не насиловал и не убивал. Но раз уж такое случилось, да, я бы предпочел, чтобы это было тупое животное, а не такой псих, как вы.

— Дорогой Жером Ангюст, повторяю: каждый из нас заслуживает своего преступника.

— Отвратительная мысль! Как будто моя жена заслуживала подобной участи!

— Речь идет не о вашей жене, а о вас.

— Еще чище! Почему же вы тогда погубили ее, а не меня?

— «Вы погубили»! Смешно слушать!

— Смешно? Это уж слишком! Чему вы улыбаетесь, как кретин? Что тут смешного?